благодаря неисповедимым путям бесконечности.
В то же время внутренний голос предупреждал его не поддаваться иллюзиям, ибо человек, которого он видел пред собой, вполне мог оказаться их жертвой, быть полностью преданным Хаосу и стать игрушкой в руках Гейнора.
И все же, судя по ее внешнему виду, по тому, как она шла, с задорной улыбкой оглядываясь по сторонам, Эльрик с трудом мог поверить, что слуге Машабека удалось поработить ее. Это было невероятно.
Он отошел от окна к двери, чтобы приветствовать ее, но его опередил Эрнест Уэлдрейк.
Синие глаза поэта широко распахнулись в радостном изумлении.
— Боже мой, Черион Пфатт, одетая под мальчика! Я влюблен! Вы повзрослели!
Глава вторая
Старые друзья и новые союзники
Со времени их последней встречи Черион Пфатт и впрямь достигла расцвета женственности, и что-то во всех ее повадках указывало, что она действительно вполне уверена в себе, и это не пустая бравада. Она почти не удивилась встрече с Уэлдрейком, но глаза ее пытливо обшаривали полумрак таверны, и лишь отыскав Эльрика, она улыбнулась.
— Хозяин корабля поручил мне передать вам… вам, господа… приглашение на вечер, — произнесла она вполголоса.
— И давно вы на службе у принца Гейнора, сударыня? — поинтересовался Эльрик, стараясь, чтобы голос его не выдал никаких эмоций.
— Довольно давно, принц Эльрик… Практически с того самого дня, как мы встретили рассвет там, на мосту…
— А ваша семья?
Она пригладила каштановые волосы, рассыпавшиеся по шелку и кружеву рубахи. Веки на миг опустились.
— Семья, сударь? Именно ради них я и заключила сделку с принцем Гейнором. Мы ищем их все это время, после великой катастрофы.
Она коротко рассказала, что Гейнор освободил ее из заточения в каком-то далеком королевстве, где ей грозила смерть по обвинению в колдовстве. С помощью девушки он надеялся отыскать ее дядю и бабушку, ибо был уверен, что лишь они способны указать ему верный путь меж измерениями и привести к трем сестрам.
— Вы уверены, что они живы? — мягко спросил ее Уэлдрейк.
— Дядя и бабушка — точно, — отозвалась она. — В этом я не сомневаюсь. А малыш Коропит, как мне кажется, оказался очень далеко — или его скрывает от меня какая-то завеса. Но он жив… где-то там… — Простившись с друзьями, Черион направилась в город — купить, как она сказала, пару безделушек.
— Я правда, правда влюблен, — поведал Уэлдрейк мелнибонэйцу, который, не сдержавшись, указал другу на досадную разницу в возрасте у них с избранницей. Поэту было уже под пятьдесят, тогда как девушке едва сравнялось восемнадцать.
— Это ничего не значит, когда два влюбленных сердца бьются в унисон, восторженно отозвался Уэлдрейк, не зная точно, цитирует ли самого себя или кого-то из уважаемых им собратьев по перу.
Эльрик хранил молчание, никак не отвечая на излияния приятеля, в душе поражаясь странностям вселенной, этой поразительной сущности, которую он, будучи магом, до сих пор воспринимал лишь на языке символов.
Он размышляет о символе Весов, Равновесия, коего некогда жаждали достичь все философы, пока из любопытства или ради спасения души и тела не принялись заключать союзы — одни с Законом, но большинство с Хаосом, как с силой более близкой самой природе магов. Так они сами себя лишили возможности добиться вожделенной цели… для многих назначенной с рождения… для некоторых — предначертанной самой Судьбой. Лишь последним дано было понять, как они были обмануты и чего лишились.
Гейнор, бывший принц Равновесия, понимал это лучше, чем кто бы то ни было, ибо познал совершенство — и утратил его.
В этот миг, закрывая за собой дверь самого обычного постоялого двора, Эльрик осознает, что страх его изменился, превратившись в необъяснимую решимость. Ледяное безумие охватывает его. Он ставит на кон не только собственную судьбу, не только душу отца — но нечто гораздо большее. С него довольно быть жертвой обстоятельств, игрушкой слепых сил, он решает вступить в игру между богами и сыграть с ними на равных, за себя и за своих смертных друзей, за тех немногих, кого он любит, — за Танелорн.
Пока это не более чем обещание, которое он дает самому себе, неоформленное и бессвязное, — но оно направит все его действия в будущем, заставит презреть Тиранию Рока и волю богов, играющих его судьбой, имеющих на него права лишь благодаря сверхъестественной силе, которой он владеет. Отец принимал это как данность, принимал условия игры, где ставкой сделалась его жизнь и душа, — но Эльрик, его сын, отказывается принять ее…
Но не только это. В нем живет еще холодный гнев, ненависть к существу, что одним небрежным жестом уничтожило стольких своих собратьев, даже не задумываясь об этом. Гнев его направлен не только на Гейнора, но и на себя самого. Может, именно поэтому он страшится Гейнора, ведь они так похожи! Если верить некоторым философам, они могли бы являть собой различные аспекты одного существа.
Потаенные воспоминания бередят душу, но он не позволяет им подняться на поверхность. И они вновь скрываются во тьме, подобно тварям немыслимой бездны, что внушают ужас всем, кто встретится на пути, однако сами страшатся дневного света…
Другая часть Эльрика, которую сам он называет гласом Мелнибонэ, честит его на все лады: к чему терять время на бесцельное самокопание! Он должен заключить союз с Гейнором — возможно, это даст ему силы бросить вызов противнику и одержать победу.
И даже временное перемирие могло бы пойти ему на пользу, помогло бы достичь определенных целей… но что потом?
Что будет, когда Ариох потребует у Эльрика то, что повелел ему найти? Возможно ли смертному обмануть герцога Преисподней — не говоря уже о том, чтобы одолеть его, изгнать из своего измерения?
Эльрик сознает, что именно эти крамольные мысли владели его отцом и привели к нынешнему печальному положению. С саркастической усмешкой он вновь усаживается за стол, чтобы покончить с завтраком.
До вечера, пока не встретится с Гейнором, он не станет принимать никаких решений.
Уэлдрейк бросает последний пылкий взгляд вслед исчезнувшей красавице.
Он извлекает из одного кармана пергамент, из другого — перо, из верхнего левого кармана жилета — походную чернильницу и принимается за сестину, затем за рондель, затем за вилланель… После чего вновь возвращается к сестине…
Душа моя на крыльях мчит блестящих,
Но ей не воспарить при свете дня,
Ведь радость тайная
Луною рождена
И грезами, что ночью тешат спящих.
Не дослушав, Повелитель Руин ускользает к себе, чтобы вновь погрузиться в созерцание карт и томительные раздумья. А Уэлдрейк делает паузу и с глубоким вздохом принимается за сонет…
— Или, я подумал, может быть, лучше Оду. Нечто подобное я писал в Патни.
Златая волна колыбельку качала.
Она, убаюкана ею, дремала.
И Море втайне благословляло
