Или Равновесие — всего лишь выдумка смертных, чтобы утешиться во всеобщем смятении? Какие доказательства есть у нас?
— Мы можем сами создать эти доказательства, — возразил Эльрик. — Это нам под силу. Установить порядок, справедливость, гармонию…
— Вы слишком много рассуждаете, сударь. Это признак нездорового ума. Может быть, даже больной совести.
— Да кто ты такой, чтобы говорить со мной так свысока, Гейнор? — Внешне альбинос постарался расслабиться, выжидая подходящий момент доя удара. Совесть не всегда тяжкая ноша.
— О, губитель рода своего! Да что, кроме ненависти, можешь ты питать к самому себе? — Гейнор фехтовал словами, как мечом, умело лишая альбиноса веры в себя и стремления к победе.
— Я убил куда больше злодеев, чем невинных душ, — возразил Эльрик твердо, хотя противнику удалось задеть его за живое. — Жаль только, я не сумею убить тебя, бывший слуга Равновесия!
— Не сомневайся, я тоже убил бы тебя с радостью! — С этими словами Проклятый Принц сделал выпад — и Эльрику пришлось отбить его мечом. И вновь двурогий клинок-пиявка присосался к Буреносцу, выпивая его жизненную силу. Черно-желтый меч зловеще запульсировал.
Альбинос, неготовый встретить удар такой силы, едва не вылетел из седла, и рунный меч беспомощно повис на запястной петле. Лишь сейчас он осознал, что все, чего они добились, может быть уничтожено в считанные мгновения… Срывающимся голосом он крикнул несущейся к нему принцессе Тайарату, чтобы та спасалась бегством и не пыталась устоять против двурогого меча, ибо теперь тот стал вдвое сильнее, чем прежде…
Но она не слышала его. Грациозно, точно несомый ветром листок, она устремилась на Гейнора Проклятого. Золотой меч сверкал и пел в ее руке, черные волосы развевались за спиной, фиалковые глаза сияли в предвкушении расправы с врагом…
… Гейнор парировал удар. И захохотал. И принцесса с изумлением ощутила, как энергия покидает меч и ее самое…
…затем, небрежным движением, Проклятый Принц выбил ее из седла, ударив рукоятью меча, и она беспомощно распласталась среди окровавленных зловонных останков, — а сам вскочил на среброгривого коня и во весь опор поскакал туда, где сражались две других сестры, еще не ведавшие об опасности…
Принцесса Тайарату подняла умоляющий взор на Эльрика:
— Нет ли у тебя иного колдовства, что могло бы спасти нас?
Но тщетно альбинос перебирал в памяти отрывки из древних гримуаров и книг, что он заучил еще ребенком. Потусторонние силы не отвечали на зов…
— Эльрик, — прошептала Тайарату хрипло, — смотри… Гейнор выбил Шану'а из седла — вон, лошадь ее несется без всадницы… А теперь упала и Мишигуйя… Эльрик, все пропало! Мы погибли, и магия оказалась бессильна!
Альбиносу смутно вспомнилось некое сверхъестественное существо, с коим предки его заключили союз в незапамятные времена, — но в памяти всплыло только имя…
— Матерь Трав, — пробормотал он сухими, потрескавшимися губами. Казалось, тело его лишилось всех жизненных соков и при малейшем движении готово растрескаться и рассыпаться в пыль. — Роза должна знать…
— Пойдем. — Тайарату с огромным трудом поднялась на ноги и ухватилась за поводья его коня. — Мы должны им сказать…
Но Эльрику нечего было рассказывать. Это была лишь тень воспоминания о старинном договоре с неким природным духом, неподвластным ни Закону, ни Хаосу… обрывки заклинания, заученного в детстве…
Матерь Трав.
Он не помнил, кто она такая.
Гейнор вновь исчез в гуще своего войска, в поисках Розы и Черион Пфатт. Меч его был теперь вчетверо сильнее прежнего — и ему не терпелось испробовать его на обычной смертной плоти…
Уэлдрейк все еще смотрел, еще молился и видел все с балкона. Он видел, как принцесса Тайарату вложила золотой меч в ножны и отвела лошадь Эльрика туда, где стояли ее сестры, такие же изможденные и обессилевшие. Кони их ускакали прочь, вслед за Гейнором.
Однако Проклятому Принцу так и не удалось, отыскать Розу, а Черион с легкостью ускользала от него, точно мальчишка-сорванец на рыночной площади, и наконец вернулась к остальным, с жаром принявшись доказывать что-то распростертому на земле альбиносу.
…К ним приблизилась Роза и, мигом осознав неладное, соскочила с седла… Она опустилась на колени рядом с мелнибонэйцем и взяла его за руку…
— Есть одно заклинание, — вымолвил Эльрик чуть слышно. — Я пытаюсь припомнить. Что-то крутится в памяти… Что-то насчет тебя, Роза, или твоего народа…
— Все они погибли, — отозвалась девушка, раскрасневшаяся в пылу боя. — И, сдается мне, я тоже скоро умру.
— Нет! — Ценой неимоверного усилия альбинос поднялся на ноги, цепляясь за луку седла. Конь его нервно всхрапывал и вновь рвался в бой. — Ты должна мне помочь. Там было что-то насчет существа, которое называли Матерью Трав…
Имя показалось ей знакомым.
— Вот все, что я помню. — Нахмурив брови, она принялась декламировать:
В ту пору давнюю, когда
Земля, юна и молода,
Цвела, не ведая богов,
Жила на свете Мать Цветов
И Трав. В зеленой колыбели
Качала дочь и песни пела
О лете, солнце и морозе
Для дочери своей. Для Розы.
Это сочинил Уэлдрейк. В юности, как он говорил.
И тут она поняла, что, сама того не осознавая, что-то подсказала мелнибонэйцу, ибо Эльрик возвел очи горе, губы его шевелились, и с них слетали странные музыкальные звуки, смысла которых не понимали даже сестры.
То был язык темной глины, узловатых корней и ежевичных зарослей, где некогда, как гласит легенда, резвились дикие вадхаги и растили свое странное потомство, частью — плоть, частью — кора и листва, ибо то был народ леса и забытых садов… а когда он запинался, Роза подхватывала его песнь на языке далекого народа, чьи предки смешались с ее собственными и чья кровь текла в ее жилах.
Они пели хором, посылая свои голоса сквозь все измерения множественной вселенной, туда, где дремлющее доселе существо потянулось, приподняло руки, сплетенные из миллионов ежевичных плетей, и обернуло лица из узловатого розового дерева в сторону, откуда доносилась песнь, забытая им сотни тысяч лет назад. Песнь пробудила ее к жизни, придавая ей смысл в тот самый миг, когда она собиралась умереть, и по чистой прихоти, из любопытства Матерь Трав шевельнулась, распутывая свое тело конечность за конечностью, голову за головой, так что затрепетала вся ее листва, и наконец приняла облик, близкий человеческому.
Затем шагнула уверенно сквозь пространство и время, которого не существовало еще в те времена, когда она решила отойти ко сну, — и оказалась в трясине разлагающейся, дурно пахнущей плоти. И ей это не понравилось. Но сквозь вонь она ощутила и иной запах — свой собственный аромат — и, опустив огромную голову, сплетенную из терна, взглянула по сторонам глазами из листьев и цветов, шевельнула вересковыми губами и вопросила голосом столь низким, что от него задрожала земля: зачем дочь призвала ее сюда?
Роза дала ответ на том же языке, а Эльрик спел ей свою историю, и мелодия показалась ей приятной. Матерь Трав теснее подобрала свои ветви и сурово взглянула в сторону Гейнора и остатков войска Хаоса. Те остолбенело взирали на нее — но вот Проклятый Принц вскинул свой черно-желтый меч, и орда устремилась в атаку.
