осквернить этот священный город нашим присутствием? Но что я мог сделать? Если он сказал, что готов разработать мирный договор, мне приходилось верить ему.
Я совершенно не мог себе представить, каким образом может быть построен город, подобный этому, на самой крыше Гималаев. Безумные иглы башен и куполов, казалось, издевались над законами гравитации, выставляя их ложными. Кривые стены тянулись по горному склону, и многие здания производили такое впечатление, будто их с осторожностью водрузили на тонкие скальные выступы, едва выдерживающие вес человека. Крыши и стены во множестве украшала сложная резьба с невероятно мелкой проработкой деталей; повсюду виднелись драгоценные камни, благородные металлы, редкие сорта древесины и слоновая кость. Из растений я видел здесь только истод.[5] С дюжины карнизов свешивались жуткие каменные чудовища. Весь город сверкал в холодном воздухе. Он действительно казался намного более древним, чем какие-либо другие творения рук человеческих из тех, что я видел или о которых читал. И тем не менее, несмотря на все свое великолепие и древность, Теку Бенга показался мне довольно-таки убогим, словно город пережил уже свои лучшие времена. Возможно, возвели его вовсе не кумбалари. Возможно, та раса, что построила его, исчезла каким-то загадочным образом, а кумбалари лишь заняли пустующую крепость.
– Фу! Что за вонища! – Ризальдар Дженаб, давясь, помахал перед носом платком. – Должно быть, они держат своих коз и овец прямо во дворцах и храмах.
Теку Бенга смердел как запущенный крестьянский двор, и зловоние только усилилось, когда мы вошли в главные ворота под мрачными взорами сторожей. Наши лошади рысили по плохо замощенным улицам, загрязненным, к тому же, навозом и прочими нечистотами. Ни одной женщины не было видно. Все, кого нам удалось заметить, было несколько маленьких мальчиков и некоторое число воинов, крутившихся возле нас на своих пони с видимой беззаботностью. Мы ехали по круто забирающей вверх главной улице, где с обеих сторон стояли в ряд одни лишь храмы; путь наш лежал к видневшейся вдали площади – центру города. Храмы были отталкивающе безобразны. Они были построены в том стиле, который ученый, возможно, назвал бы «восточным барокко эпохи декаданса». Каждый дюйм этих храмов был украшен изображением богов и демонов, явно имевших происхождением решительно все существующие мифологии Востока. Здесь смешивались индуистская и буддийская символика, мусульманские и некоторые христианские орнаменты; были и такие, что я посчитал бы египетскими, финикийскими, персидскими, даже греческими и еще какими- то более древними; но ни одно из этих изображений не радовало глаз. Однако я, по меньшей мере, понял теперь, почему этот город называли «домом всех богов» – хотя одно то, что все они находились здесь друг подле друга, выглядело довольно-таки жутко.
– Без сомнения, это не самая здоровая часть земли, – заметил Дженаб Шах. – Я буду только рад, когда мы повернемся наконец к этому городу спиной. Это не то место, где мне хотелось бы умереть, капитан Бастэйбл. Мне страшно. Что станется здесь с моей душой?
– Я понимаю, что вы имеете в виду. Будем надеяться, что Шаран Канг сдержит слово.
– Я далеко не так уверен в том, что слышал, будто он давал слово, – многозначительно произнес Ризальдар, когда мы приблизились к площади и натянули поводья наших лошадей.
Мы остановились перед огромным, богато украшенным зданием, которое хоть и было намного больше, чем все остальные, однако же несло на себе все тот же отвратительный отпечаток смешения стилей. Купола, минареты, закрученные спиралями шпили, решетчатые стены; спускающиеся террасами крыши, подобные тем, что я видел на пагодах; резные колонны; змеевидные завитки; сказочные чудовища, ухмылявшиеся с каждого угла или мрачно взирающие вниз; тигры и слоны, несущие вахту у каждого входа… Здание было выдержано преимущественно в зеленых и шафраново-желтых тонах, однако можно было заметить также красный, голубой, оранжевый, золотой, а кое-какие детали были покрыты серебром и листовым золотом. Казалось, то был самый старый из всех храмов. За ним сияло гималайское небо, на котором бурлили серые и белые облака. Никогда в жизни я не видел ничего подобного. Эта картина наполнила меня глубочайшим предчувствием, точно я находился перед предметами, созданными вообще не человеческой рукой.
Постепенно из всех дверей выступали жрецы в шафрановых одеяниях и мгновенно останавливались, дабы наблюдать за нами с лестниц и переходов этого странного здания – храма или дворца, или и того и другого.
Жрецы выглядели немного иначе, чем воины, которых мы видели перед тем, но они, без сомнения, не были чище. Мне пришло на ум, что кумбалари, не любившие землю, должны были испытывать отвращение к воде. Я рассказал об этой догадке Ризальдару Дженаб Шаху, тот откинул назад свою большую голову в тюрбане и от души рассмеялся.
Жрецы бросали на него взгляды, полные ненависти и презрения. Эти жрецы не были обриты наголо, как большинство других, носивших шафрановые одеяния. Множество длинных сальных косичек свисали на их лица; кое-кто носил усы и бороды, заплетенные таким же образом. Это была гадкая и мрачная толпа. И не один в этой толпе заткнул за пояс или шарф острый кинжал или меч.
Они следили за нами и ждали. Мы отвечали на их взгляды и пытались выглядеть менее встревоженными, чем были на самом деле. Лошади под нами беспокоились, трясли гривами и фыркали, как будто запах этого города даже им казался чересчур назойливым.
Затем из главного (как нам представлялось) входа наконец показался золотой паланкин, несомый четырьмя жрецами. Занавеси раздвинулись в стороны, и перед нами предстал Шаран Канг.
Он улыбался.
– Я здесь, Шаран Канг, для того, – начал я, – чтобы выслушать все, что вы хотите сообщить касательно нападения на наши пограничные поселения, прежде чем мы приступим к выработке договора. После этого мы могли бы жить с вами в мире и добром согласии.
Улыбка Шаран Канга не стала слабее, что, как я надеялся, ничуть не повлияло на твердость моего голоса. Никогда прежде у меня не возникало такого отчетливого ощущения, что я нахожусь в присутствии Абсолютного Зла.
После краткой паузы заговорил он.
– Я слышал ваши слова. Я должен поразмыслить над ними. Пока я думаю, вы будете здесь гостями, – он указал себе за спину. – Здесь, в храме Грядущего Будды.[6] Это, кроме всего прочего, мой дворец. Самый древний из всех наших старых домов.
Мы спешились, все еще встревоженные. Четыре жреца подняли носилки Шаран Канга и понесли их назад, в храм. Мы следовали за ними. Внутри висел густой дым курений. Здесь царствовал мигающий свет масляных ламп, свисающих на цепях с потолка, и его было явно недостаточно. Нигде не было видно изображения Будды, однако я счел это вполне нормальным, ибо «Грядущий Будда» еще не родился. Мы последовали за паланкином по лабиринту переходов, покуда не оказались в маленьком помещении, где на низком столике, окруженном подушками, были расставлены яства. Здесь паланкин был опущен на пол, жрецы отступили, желая оставить нас наедине с Шаран Кангом. Властным движением руки он пригласил нас занять места на подушках. Мы так и сделали.
– Вы должны поесть и выпить, – произнес Шаран Канг, – тогда все мы будем в лучшем настроении для беседы.
Умыв руки теплой водой в серебряной чаше и вытершись шелковыми платками, мы принялись за еду, поначалу осторожно. Шаран Канг брал с тех же тарелок и налегал на пищу весьма энергично, что в какой-то мере успокаивало нас. Попробовав блюда, мы обрадовались тому, что они, очевидно, не отравлены, ибо вкус был отменный.
Я сделал верховному жрецу комплимент по поводу его гостеприимства, на который тот отвечал весьма любезно. Постепенно он становился куда менее мрачным. Честно говоря, я начинал относиться к нему почти с симпатией.
– Довольно необычно, – сказал я, – чтобы храм использовался одновременно в качестве дворца и при этом носил столь удивительное имя.
– Верховные жрецы Кумбалари, – с улыбкой ответил Шаран Канг, – в то же время и боги, так что им к лицу жить в храме. А поскольку Грядущий Будда еще не пришел, чтобы занять свой дом, то какое место подошло бы мне лучше этого храма?
– Люди, должно быть, очень давно ожидают пришествия Будды. Сколько же лет этому зданию?
– Некоторые его части сооружены немногим более 1500 лет назад. Более ранние – намного, намного
