восхитительное из мест, населенных людьми.
Город раскинулся по обеим берегам извилистой речки Рютт. Если въезжать в Майренбург с северо- востока, то нужно сначала спуститься по кряжу пологих холмов, с вершины которого открывается вид на весь город, похожий отсюда на серебристую карту, расстеленную на дне просторной долины.
Стены из белого камня переливаются крошечными вкраплениями железа и кварца, так что даже в вечерних сумерках город этот мерцает своим собственным светом; а когда подъезжаешь к нему рано утром, — зимнее небо сияет безоблачной голубизною, а от реки поднимается легкая дамка тумана, — кажется, будто бы ты приближаешься к видению Небесного Града.
При всех летящих своих шпилях, барочных башенках и романских куполах, при всей благородной готике своих соборов и античной древности публичных залов, причудливых дворцах родовитых старинных фамилий, мишурных фронтонах и асимметричной кладке стен, которым время и непогода придали естественные очертания, — Майренбург вмещает в себя и реалии, отвечающие запросам более прозаических устремлений человеческого духа. Есть там пустынные тихие улочки, где над остроконечными крышами домов возвышаются длинные трубы, где волнистые крыши покрыты серою черепицей, а стены из почерневших от времени бревен побелены известью, где стекла в окнах напоминают по цвету бутылочное стекло, где верхние этажи домов выдаются вперед, образуя едва ли не крытую галерею над бурым булыжником мостовой. А в самом центре, — на холме, что вознесся над Рюттом на левом его берегу, — замер в пышном, устремленном в высь великолепии старинный замок, резиденция принца, чья династия зародилась задолго до появления Габсбургов. Красные были вождями свитавианских славян, которые вытеснили из долины ее коренных обитателей, когда римляне даже и не помышляли еще о походе на запад, и потомки которых столько столетий уже после падения Римской Империи живут в этой тихой долине.
Благодаря запутанным брачным союзам и весьма осмотрительным альянсам, заключаемым сей старинной фамилией на протяжении многих веков, Вальденштейн сохранил свою мирную независимость, а Майренбург, даже если и подвергался угрозе захвата, никогда не был захвачен врагом. Он процветал, этот город, не потревоженный никем, и каждый век цивилизации нашей оставлял письме свои в трещинах майренбургского камня, в морщинах на мраморе и в усадке бревенчатых его стен.
Здесь, в городе, благоденствующем под либеральным правлением своих принцев, в свое время искали прибежища многие из великих людей: от Кретьена Троянского до Моцарта и Фрагонара. Здесь вряд ли отыщется улица, на которой не жил когда-либо какой-нибудь знаменитый философ, скульптор или же драматург. Столь чарующим и волшебным был облик этого города, столь богатой — его культура, что кое- кто из писателей, здесь побывавших, пришли даже к выводу, что Майренбург не подвергся ни разу нападкам извне не из-за решительной воли принцев-правителей или же по случайному совпадению в Истории, но потому, что он воплощает собой идеал, разрушить который не осмелится ни один, — пусть даже самый жестокий и развращенный, — из всех правителей и генералов. Но, какова бы тому ни была причина, город этот заключал в себе некий мифологический дух. Как всегда, проезжая под аркою городских ворот, я ощутил, как нарастает во мне то особое чувство, которое возникало в душе моей только здесь, в Майренбурге. Я вступаю в легенду, сказал я себе. Это как будто войти в Камелот.
То, наверное, и был Камелот, чей двор состоял из натурфилософов и астрологов, теологов и историков, драматургов и математиков, большинство из которых заручились благосклонным покровительством просвещенного града. Только здесь, в Майренбурге, — из всех городов на свете, — работало целых четыре независимых друг от друга университета, старейший из которых основан был в году 594 от рождества Христова великим епископом Корнелием Эрулианом, поощрявшим весьма изыскания всех философских наук и побуждавшим мирян (впервые в истории святой церкви) трудиться совместно с духовными лицами, дабы проникнуть в загадки мира естественного.
Всякому путешественнику, знакомому с городом этим, — погруженным в науки и искушенным в изящных искусствах, — лишь понаслышке, в первый приезд свой сюда странно будет наблюдать шумные улицы, переполненные народом, слышать крики и гвалт на базарах и верфях. Ведь Майренбург, прежде всего, город торговый, процветающий и богатый, где имеют посольства свои страны Дальнего Востока, и Нового Света, и Оттоманской империи, с каковой вот уже три века подряд майренбургские принцы поддерживают самые тесные сношения. Не подверженный религиозному фанатизму, город этот всегда уважительно и достойно принимал представителей языческих земель. В то время, как Прага, Киев и Пешт прилагали столько усилий, выказывая эгоцентричную свою гордыню и неуместную снисходительность, — и, как следствие, недостаток деловой хватки, — Майренбург, не хитря и не мудрствуя, обзаводился друзьями.
С тех пор, как я, — еще в ранней юности, — закончил майренбургскую королевскую гимназию, я больше здесь не был ни разу, и то, что я нашел город этот точно таким, каким полнил его, доставило мне несказанное, хотя, признаюсь, и непредвиденное удовольствие. Разочарования мои и перемены, зримо проявившиеся во всем облике Парижа, помогли мне тогда еще свыкнуться с мыслью, что мир наш неминуемо движется к разрушению, распаду и порче всего величавого и благородного.
Но здесь, в Майренбурге, все отвергало мрачные сии домыслы. Здесь во всем ощущалась надежда, во всем ощущалось утверждающее начало.
И все же в какой-то степени Майренбург оставался мечтою и был обрамлением другой мечты, — сокровенных моих побуждений, ибо с каждым мгновением возрастала во мне уверенность, что моя герцогиня (или же самозванка, мне все равно) должна быть здесь и что найти ее не составит уже труда. В этом городе не было ни единой улицы, которую я не сумел бы назвать по памяти. Я знал Майренбург так же, как знал свое тело. На самом деле, меня переполняло тогда необычное ощущение, словно бы тело мое, и мой мозг, и весь город слились воедино и стали одним существом. Нигде больше я не испытывал ничего подобного. Даже в Беке. Словно бы я возвращался домой, — не под защиту спокойного, безмятежного места, где был я рожден, — но в город, где разум мой впервые составил себе представление о мире.
В таком радостном расположении духа я отправился прямо в кофейню Шмидта, что на перекрестке Фальфнерсаллеи и Ганхенгассе, неподалеку от еврейского квартала. Заведение это, поставленное на широкую ногу, занимало несколько этажей большого квадратного здания, где раньше располагалась монастырская лечебница. Здесь как всегда было людно. Столы и скамьи буквально лепились друг к другу, загромождая все пространство. Согласно традиции, на первом этаже собирались дельцы, все те, кто имел хоть какое-то отношение к финансам; здесь же сосредотачивались, — и рождались, — все городские слухи.
Разыскав в шумной толпе знакомый своих, немецких брокеров, преимущественно, нескольких французов и русских, я тут же набросился на них с расспросами. Однако меня вновь постигло разочарование.
Один моравийский страховщик по фамилии Менкович принял мое приглашение на чашечку чаю. Извинившись перед своими друзьями-банкирами, он прекратил наконец вещать громким голосом и перекладывать с места на место свои бумаги и пересел за мой столик. Был на нем старомодный пудреный парик и неизменный темный его сюртук, пошитый, как сам Менкович любил повторять, «по квакерской моде». Все это, как он утверждал, придавало ему вид солидный и авторитетный, даже тогда, когда он пускался в самые дикие и рискованные предприятия. Он слышал, что герцог Критский прибудет в город буквально на днях, — если не прибыл уже, — а вот о герцогине ему вообще ничего не известно. Зато в изложении его история этого рода звучала совсем по — ному:
— Картагена и Мендоса-Шилпериков всегда недолюбливали в Майренбурге, фон Бек. При том, что когда-то у них был здесь свой дворец и они сделали много хорошего для этого города.
Какие-то загадочные деяния, — колдовство, черная магия, зверские пытки, насилие, — наделавшие много шуму, принудили тогдашнего принца изгнать некоторых Шилпериков из города.
Дело это столетней давности. Им потом вновь удалось снискать благосклонность принца, но с тех пор многие здесь к ним относятся с подозрением. И в нынешнем герцоге действительно есть что-то странное, хотя он очень даже собою пригож. Я доподлинно знаю лишь то, что верительные грамоты выданы были герцогу, — не герцогине, — и что они еще не предъявлены.
— Не означает ли это, что он еще не приехал?
— Вполне вероятно, что он уже в замке. У него есть свой замок в Карпатах. В полумиле от границы. Оттуда до Майренбурга всего день пути, так что он может явиться в любую минуту.
— У него есть своя резиденция?
