минутку, пока я не приду в себя. — Я вновь попытался рассмеяться, но у меня ничего не вышло. Никак не возможно было притворяться под ее пристальным испытующим взглядом, выражающим искреннюю тревогу. Минута прошла. Кошмарные видения постепенно изгладились из моей памяти, отступили; тени, разбросанные по комнате, стали просто тенями, мерцающий промельк движения — обычным отсветом дрожащего пламени свечей.
Встретившись взглядом с Ульрикой, я улыбнулся, и на этот раз она улыбнулась в ответ.
— Все прошло, — кивнул я и еще раз поблагодарил ее. — Просто легкое нервное возбуждение. Усталость с дороги.
— Тогда, сударь, я могу возвратиться к своим обязанностям.
А мне даже и в голову не пришло, что я отрываю ее от дел!
— Ну конечно. Еще раз прошу прощения.
Видимо, все тревоги и лихорадочные мечтания последних дней отпечатались в сознании моем глубже гораздо, чем я полагал, и прорвались теперь наружу, — все разом, — бурлящим напором, которому воображение мое придало причудливый облик леденящего душу кошмара. В ходе своих многочисленных похождений я научился тому, что страх — это одно из тех переживаний, которые поглощают собой всякий мысленный образ и перекраивают его по-своему. И чем упорнее ты отказываешься проникнуть в истинные источники страхов, тебя донимающих, и признаться себе, что они существуют, тем верней подпадешь ты под власть беспричинной паники, пока наконец не одолеет тебя безумие. Однако образ ужасного зверя, — Тельца, — заинтриговал меня. Он мог быть лишь Минотавром, а я, стало быть, выступал как Тезей в Лабиринте. Я так много думал о герцогине, что мозг мой, без сомнения, выдал мне самые что ни на есть прозрачные ассоциации с Критом!
Когда Ульрика ушла, — я попросил ее передать Шустеру, что я скоро спущусь и присоединюсь к их семейному ужину, — я первым делом умылся и, усевшись на край кровати, попытался докопаться до истоков привидевшегося мне кошмара. Одно было ясно сразу: я боялся той власти, которую возымела надо мной Либусса. Я боялся уязвимости своего положения. Не уподобляюсь ли я в одержимой своей зависимости некоему курильщику опия, который не может прожить и дня без своего драгоценного зелья? Тут мне в голову пришла еще одна мысль: никогда дурманящее снадобье не обратится в свое же противоядие. Так нам подсказывает здравый смысл. Быть может, преследуя Либуссу, я поступаю неправильно. Не похож ли я в устремлении своем на какого-нибудь пропойцу, который только и твердит, что о твердом своем намерении бросить пить, заявляя при этом, что время от времени он просто обязан наведываться в кабак с целью все-таки разобраться, какой именно сорт вина ему больше вреден? В общем, я пришел к выводу, что мне нужно сдержать себя и оставить погоню за женщиной, которой, — и это вполне очевидно, — я вовсе не интересен, иначе она бы давно уже разыскала меня или как-то дала о себе знать.
К тому времени, как я завершил свой туалет, я преисполнился твердой решимости забыть ее и обратить все свои помыслы к первоначальным моим задумкам и планам, связанным с этим городом. Если я так уж жажду плотских утех к моим услугам все бордели Майренбурга. Но все же я был влюблен, — и я это понимал, — пусть даже природа любви моей оставалась пока для меня непонятной. Придется мне как-то смириться с печалью и призвать в утешение весь свой былой цинизм. И чем быстрее, тем лучше. Мне сейчас нужно найти что-то такое, что заняло бы мой разум и, — если только получится, — и эмоциональную сферу тоже. Затеять, быть может, деловое какое-нибудь предприятие. Поставить себе задачу и добиваться намеченного, не сходя с установленного пути. А ночью сегодня, одолжив средства у Шустера, пойти в бордель, — я знал тут один неподалеку, — и очистить от томления Эроса тело свое и душу.
Шустер, как я и предвидел, охотно ссудил меня деньгами, и сразу же после ужина, уточнив только адрес, я отправился вкусить наслаждений, коие предоставлялись любому желающему изобретательными девицами из заведения миссис Слайней. Но в этот вечер случилось еще одно совпадение, как раз в тот момент, когда я, истощив свою похоть, выбирался, — сгребши в охапку одну половину одежды и путаясь на ходу во второй, — из отдельного номера наверху. Заведение это занимало высокое, но какое-то узкое строение, и мне пришлось отступить, вжавшись в стену, на крутой лестнице, чтобы пропустить господина, поднимающегося наверх.
Он отвесил мне замысловатый поклон и широко улыбнулся. Я не сразу узнал его в этом сумрачном свете, но уже через мгновение я вернул ему и учтивый поклон, и улыбку, ибо навстречу мне поднимался никто иной, как Сент-Одран, разряженный в золотистые шелка и черное полотно, со слегка припудренными волосами, стянутыми на затылке в косицу.
Аристократические его черты выражали высокомерную, но в то же время и очаровательную надменность, а глаза были подернуты этакой ленивою поволокой. Он мог бы достойно соперничать с самим Казановой!
— Сударь! — воскликнул он.
— Сударь! — отозвался я.
— Кажется, сударь, мы поселились в одном заведении. Я приехал сегодня вечером, вы как раз только что вышли.
— Это хозяин вам подсказал, где меня разыскать? — Признаюсь, бестактность Шустера меня удивила.
— Вовсе нет, сударь. Я сам частенько сюда захожу поразвлечься.
— У вас, сударь, отменный вкус.
— Благодарю вас. Ну, — он помедлил, левой рукой опершись о перила, а правую поднеся к подбородку. — Мне наверх.
— А мне вниз.
— Надеюсь, сударь, вы подумаете над моим предложением объединить наши силы и средства, — сказал он, когда мы поравнялись. — Раз уж наши орбиты, вполне очевидно, по существу совпадают, все, что нам с вами нужно, это одна на двоих карета или хорошая лошадка.
Я улыбнулся удачной его шутке, давая легким кивком понять, что я по достоинству оценил ее.
— Подумайте, сударь, прошу вас. — Он прошел в верхнюю комнату. Дверь закрылась за ним, скрыв сверкающую его фигуру в золотистых шелках. Встреча наша, — подумать только, что за совпадение! — доставила мне несказанное удовольствие.
Возможно, Сент-Одран — это сам Дьявол, но компания его обещает быть превосходной. А партнерство, которое он предлагает, пожалуй, наиболее подходящий способ отвлечься от страстной моей одержимости герцогиней.
Я вернулся к «Замученному Попу» в наемном дилижансе. И всю дорогу насвистывал, пребывая в самом что ни на есть замечательном расположении духа.
Глава 5
Я начинаю свою деловую карьеру. Перспективы развития военно-воздушного флота. Приближение нового века и планы наши, как использовать это событие с выгодою для себя. Постепенно наш капитал растет
Следующим утром, — я как раз завтракал в общей зале, — в пивную вошел Сент-Одран. Одет он был в домашний халат из голубой нанки, доходящий ему до пят, китайский парчовый картуз и восточные шлепанцы. В сем одеянии он походил на какого-нибудь преуспевающего монгола, который вернулся из дальних странствий домой владельцем несметных богатств, не напоминая ничем того негодяя — наемника, каковым уезжал без гроша в кармане. Манеры его, — манеры приятного во всех отношениях английского денди, — весьма подошли бы какому-нибудь обаятельному, но не испорченному излишнею образованностью завсегдатаю салонов Уайта или Гусетри, закадычному другу принца-регента. Мне доводилось уже встречаться с людьми этого типа (и колониальными их подражателями), и я давно научился тому, что не стоит недооценивать этих англицких денди, поскольку за напускным их фатовством, выдающим, на первый взгляд, перманентную скуку и глупость, часто скрывается острый ум и непоколебимое мужество. В Америке таких людей шутливо прозывают «франтишками» из-за пристрастия их к континентальной моде; и даже сам Вашингтон в чем-то придерживался этого щегольского фасона.
