устремлением к герцогине.
Нежась в тепле от растопленной печки, я без особенного труда сотворил нижеследующий опус: «Воздушная экспедиция. Новейшие достижения современных колумбов».
По сообщениям английской прессы, возвращение выдающегося аэронавта, шевалье Колина Джеймса Чарльза Гордона Ковье Лохорка Сент-Одрана, дворянина Шотландии и Люксембурга, подвизавшегося до недавнего времени на службе у императора Пруссии Фредерика, после продолжительного его отсутствия в экспедиции, совершенной им на борту летающей шхуны Данос, отмечено было великою радостью в Лондоне и Эдинбурге. Доклад шевалье Королевскому Обществу Научных Исследований в Гринвиче целиком посвящен был новым землям, каковые открыл он за антарктическим континентом, и поразительному разнообразию обнаруженных им существ и туземных народов, о коих еще не известно миру. В конце доклада шевалье предъявил уважаемому собранию привезенные им образцы драгоценных камней уникальных размеров и чистоты. Представленные каменья были переданы впоследствии доверенным лицам короны, каковые и по сию пору не определили ценность их в денежном выражении, поскольку доселе подобных сокровищ никому прежде видеть не приходилось. Шевалье де Сент-Одран, — герой Ост-Индийской Кампании, кавалер ордена Святого Леопольда, — уведомил королевское Общество о намерении своем учредить воздушно- навигационную компанию с целью снаряжения большого летающего корабля, дабы осуществить продолжительную экспедицию в открытые им новые земли и вернуться с образцами флоры и фауны, равно как и полезных различных руд и минералов, каковые он видел своими глазами в изрядных количествах. КОРРУПЦИЯ В АНГЛИЙСКОМ ПАРЛАМЕНТЕ Сей благородный прожект, однако, оказался под угрозою срыва, поскольку правительство Англии заявило, — невзирая на гневный протест самых широких слоев общественности, — что половину всякого груза, доставляемого для подобного рода исследований, забирает Корона, в результате чего шевалье де Сент-Одран отбыл из Англии на воздушном своем корабле. Ходят слухи, что отправился он в африканское свое поместье, куда можно добраться только по воздуху.
ЦЕЛЬ ВИЗИТА ЕГО В МАЙРЕНБУРГ Накануне отъезда из Англии шевалье выразил надежду встретить больше Доверия и меньше Алчности у жителей Континента. Также он заявил о своем намерении посетить просвещенный город Майренбург, столицу Вальденштейна, чьи жители славятся великодушной своею щедростью и положительной любознательностью и где он ожидает добиться большей заинтересованности в учрежденной им пара — антарктической Воздушно-навигационной компании. Признаюсь, я был весьма горд литературным своим измышлением. В последние годы я не писал ничего, кроме речей, и высокопарная их риторика, как неожиданно выяснилось, подходила вполне и для жанра коммерческого объявления. Во времена революции и разлада, — продолжал я, — человеку, владеющему капиталом и желающему мудро им распорядиться, всего выгоднее вложить средства свои в исследование новых далеких земель, где рьяные радикалы еще не устроили жизнь по-своему. Шевалье де Сент-Одран владеет картами, — составленными как им самим, так и другими исследователями, — земель, еще не обозначенных на привычном глобусе. Он намерен построить большой воздушный фрегат, оснастить его вооружением новейшего образца, собрать команду из бывалых солдат с уживчивым нравом и, отправившись к этим землям, объявить их собственность Компании или любой страны, которая выделит средства для снаряжения такой экспедиции.
Всякое лицо или группа лиц, пожелавших финансировать упомянутую Компанию, заслужат тем самым почет и славу как учредители одного из благороднейших предприятий современности, — дерзновенного и рискованного, — и более того, у них будет реальный шанс обогатиться, ибо прибыль превысит во много раз первоначальные их вложения.
Я сотворил еще пару пассажей в подобном духе, сослался на уже готовые и превосходные чертежи проектируемого фрегата с овальным куполом и деревянным корпусом, каковой оборудован будет системою парусов и воздушных весел, равно как и усовершенствованным балластом. Настоящим директором учреждаемой Компании, — продолжал я, — является рыцарь Манфред фон Бек, происходящий из древней и благородной саксонской фамилии, имя которой на протяжении многих веков связывалось исключительно с предприятиями стабильными и заслуживающими безоговорочного доверия. Приключения его во Франции, где рыцарь фон Бек нашел в себе мужество открыто выступить против Робеспьера и бросить вызов толпе, защищая приговоренного короля и его семью, получили теперь широкую известность. Упомянутые события и побудили Манфреда фон Бека обратиться в исканиях своих к новым колониям, где не должны повториться ошибки прошлого. Дабы удостовериться в безусловной честности шевалье де Сент-Одрана, рыцарь фон Бек лично сопровождал исследователя в последней его экспедиции к сей земле воплощенной идиллии, не знающей ни разладов, ни бедствий, каковую шевалье де Сент-Одран назвал Квази-Африкой. Рисунки в бортовом журнале сделаны были рукой самого фон Бека, и представляют они удивительный мир дальних тропиков во всем многообразии минеральных, растительных и животных его форм. Имеются также изображения туземцев, людей приветливых и радушных, чье одеяние состоит лишь из замысловатого головного убора и набедренной повязки, усыпанных изумрудами, алмазами и сапфирами, каковые они набирают в необходимых количествах в одной долине, расположенной милях в двух от их столицы. Что же касается жизни растительной и животной, — поражающей, как отмечалось уже, многообразием форм, — то большинство из растений пригодны в пищу, а животные в массе своей не опасны. Самого крупного, некую разновидность страуса с разноцветными перьями, туземцы используют для того, чтобы возить колесницы и тянуть плуги на пашнях. С тою же целью приручают они и зверей, обликом походящих на оцелота, а мехом — на горностая, но с розоватым оттенком.
Опасаясь зайти слишком уж далеко, я придержал буйный полет фантазии и заставил себя остановиться. Часы на Соборе как раз отзвонили десять. Выбрав самые чистые копии, я свернул манускрипты свои, перевязал их лентою, надел пальто и отправился в адвокатскую контору, расположенную на Ралоской авеню, завернув по пути к портному, где я заказал себе новый костюм. Головокружительные посулы сочиненного мною проспекта, кажется, произвели впечатление и на меня самого.
У господ Ойхенгейма, Плейшнера и Паляски меня проводили в приемную, хорошо освещенную комнату с огромным окном, выходящим на шумную Фальфнерсалею: река за нею была так запружена лодками, что вода едва-едва виднелась между бортами судов. Сдержанную остановку приемной составляли несколько неудобных стульев с высокими спинками, карта Майренберга, красующаяся на стене, длинная, до блеска отполированная скамья, изразцовая, — синяя с белым, — печка, дающая экономное, если вообще не скупое тепло, и заключенный в рамочку под стеклом сертификат, удостоверяющий, что в году 1732 Исаак Ойхенгейм успешно выдержал высший экзамен перед Майренбургским Королевским Советом по Праву и получил разрешение на практику. В комнате пахло воском и старым пергаментом. Фирма явно была богатой, с солидною клиентурой.
На полу лежал дорогой турецкий ковер. Лакей в форменной ливрее справился, не нужно ли мне чего. Я сказал, что не нужно. Мне хотелось просто побыть здесь, подышать этой пылью богатства.
Вскоре лакей вернулся. Он сопровождал моего партнера. Сент-Одран выступал точно этакий занятой землевладелец, с превеликою неохотой приехавший в город по неотложным делам. Передавая свой верхний сюртук слуге, маячившему за спиной у лакея, шевалье незаметно мне подмигнул. На пару минут мы остались одни. За это время Сент-Одран успел просмотреть мои сочинения, при этом он одобрительно хмыкал, хвалил, зачитывал вслух особенно, на его взгляд, удачные пассажи.
Потом снова вернулся лакей, и мы прошли по коридорам, — мимо библиотек, заполненных книгами, мимо кабинетов, где у конторок своих на высоких стульях сидели клерки, точно фламинго в клетках, скрипя перьями по пергаменту, — и вступили наконец в святая святых, в тронный зал принца Закона, огромный кабинет с круглым окном под самым потолком.
Сквозь окно это сияющим столпом изливался солнечный свет, пронзая вездесущую пыль и обрушиваясь на мраморный бюст какого-то законодателя, должно быть, века семнадцатого, в гофрированном парике и наряде, отделанном каменным кружевом, таким тонким, что, казалось, оно должно раскрошиться от малейшего прикосновения. Его белое сосредоточенное лицо никак не вязалось с претенциозным этим обрамлением, и у меня создалось впечатление, что кто-то сыграл с ним ловкую шутку и обрядил его в сие одеяние, пока он мирно спал. Но достойный сей муж, похоже, надменно не замечал обмана.
Из сумрака в дальнем конце комнаты навстречу нам выступил человек, чье лицо не только поразительно походило на сосредоточенный лик вычурного бюста, но было еще и таким же бледным, — одетый в кремового цвета шелка. Только глаза его, ясные и лишенные всяческого выражения, имели цвет.
