спросила Либусса.
— Сударь, когда мы здесь появились, тут повсюду валялись целые груды старых доспехов и оружия, что вышло из употребления не одну сотню лет назад. — Рыжий О'Дауд был явно обескуражен. — Наверное, предполагается, что я должен чувствовать себя удостоенным великой чести…
Тут раздался какой–то пронзительный звук, и несколько человек из отряда Монсорбье, отрезанные или отбившиеся от остальных, устремились прямо на нас из бокового тоннеля со шпагами наголо. Защищаясь, я поднял Меч Парацельса. Мне показалось, я слышу, как бьются в рубиновой сфере крылья орла. Я парировал удар с такой сверхъестественной быстротой, что у меня возникло впечатление, будто основную работу исполнил сам меч, а не я. Но, как бы там ни было, для рыбины О'Дауда образовались не одна еще порция свежего мяса. Когда я убирал меч в ножны, Рыжий О'Дауд в изумлении вытаращился на меня. На лице Либуссы тоже возникло какое–то странное выражение.
— Их было пятеро, — проговорила она.
— Я выучился этой технике у татар, — не без гордости похвастал я.
— Вы уложили их всех секунд за пятнадцать, не больше, — заметил О'Дауд. — Мне доводилось сражаться с татарами, сударь. Даже им, при всем их мастерстве, времени требуется побольше. Вы — выдающийся фехтовальщик, просто мастерский!
— Вовсе нет, уверяю вас. — Я почти и не помнил схватки. Однако ее подтверждение в виде пяти бездыханных тел наводило едва ли не суеверный ужас.
— Тогда, стало быть, это волшебный меч, — очень тихо проговорила Либусса.
На этот счет у меня не было никаких сомнений. Мы зашагали обратно по сточным каналам, перебрались в подвал таверны через пробитую стену. Люди Рыжего О'Дауда времени зря не теряли и занимались уже ее восстановлением.
— Рыбина там прикорнула немножко, — объявил он им. — Но теперь с ней все в порядке.
Либусса поглядела на полку, где стоял шлем. В темноте невозможно было определить, там он еще или нет. Рыжий О'Дауд хохотнул:
— Я же вам говорил, шлем этот неуловим и всегда ускользает. Никогда не знаешь, где он появится в следующий раз. Или когда.
Он жил среди таких чудес и относился к ним так небрежно, что мне даже подумалось: быть может, это моему представлению о реальности чего–то недостает. До этого времени Либусса, как мне кажется, была как–то уж слишком сдержанна.
Глава 17
Явные признаки безумия. «Грааль сводит все нити вместе». Попытка простить. Ярость Клостергейма. Новая атака. Вмешательство с небес. Подражание Люцифера.
Клостергейм закончил завтрак. На тарелке его возвышалась кучка обглоданных косточек. — Монсорбье был уверен в успехе, — небрежно заметил он. — Он призвал в свое войско всяких существ Майренбурга, от которых отказался Ад: мерзостных пожирателей опия, головорезов самого низменного пошиба, не пожелавших подчиниться правлению господина Реньярда. Достаточно гадких отбросов. Он хочет смести все преграды и потопить вас в зловонной жиже. — Клостергейм покосился на искаженный предсмертной конвульсией труп фон Бреснворта. — Барон был слишком слабовольным. Он был обречен на провал. — Клостергейм кивнул каким–то своим потаенным мыслям. Тело его качнулось, но он тут же взял себя в руки и, продолжая жевать, поднял глаза на меня.
— У Монсорбье был план, как действовать дальше? — спросил я его. — Вы должны понимать, что теперь это в ваших же интересах — открыть его нам.
Клостергейм вздохнул.
— Я всеми покинут! Меня все бросили — все союзники, все!
— Вы, сударь, первым стали предателем, еще тогда, когда в неуемных своих амбициях бросили вызов вашему хозяину. Но все равно: вы никогда не были достойным соперником Сатане. — Либусса так и пылала гневным презрением. — Теперь вы сыграли за тех и за этих. Но всякая карта, которую бы ни выкладывали вы на стол, всегда оказывалась слишком мелкой! Все, чем вы обладали, так это Гордыней и Глупыми Грезами, тогда как были уверены, что в руке у вас только тузы и дамы. Разве вам до сих пор не понятно, что вы проиграли?
— Он надеялся выиграть. — Клостергейм, как я понял, говорил сейчас о Монсорбье. — Он утверждал, что у него все продумано и разложено по своим местам. Эстетическое и сверхъестественное, соразмерность и равновесие. Что до меня…
— Грааль сводит все нити вместе, — пробормотала Либусса себе под нос.
— Я обладаю великой мощью, — мечтательно проговорил Клостергейм. — Мощью, которой я пока не решался воспользоваться. Ни разу. Я делал все от меня зависящее, чтобы быть таким, как все вы, но при этом сошел со своего пути. Больше всего я боюсь, что во мне нет некоего ядра. Стержня. Душа моя выходила из тела и возвращалась обратно такое количество раз, что, должно быть, давно уже поизносилась. Я думал, ее можно будет возродить, если я окажусь в обществе людей…
— Да неужели, Клостергейм?! Вы же стремились соперничать со всеми и каждым. — Тут я рассмеялся.
Клостергейм поджал губы.
— Не стоило мне позволять фон Бреснворту убивать его тетку. Из–за этого все пришло в беспорядок…
— Вы совершили большую ошибку, сударь, убив Королеву–Козлицу. Вы пошли тогда на поводу своей дьявольской жажды крови — в тот самый момент, когда вы могли бы спастись! Вы позволили Зверю в себе одолеть человека. В этом смысле вы могли бы соперничать с Люцифером. Он знает, что это значит: быть в едином существе больше чем человеком и меньше чем человеком. — Я был угрюм и мрачен. Если когда–то я и питал к нему нечто похожее на сочувствие, то после убийства старой женщины во мне не осталось уже никакого сочувствия.
— Во мне есть изъян, — серьезно провозгласил Клостергейм.
— В каждом из нас есть изъян. — Либусса задумчиво поглядела в сторону подвала, откуда теперь доносился грохот и скрежет: люди О'Дауда восстанавливали оборонные укрепления.
Рыжий О'Дауд, потный и весь в пыли, поднялся по лестнице и вступил в зал таверны. Он окликнул нас, вытирая лицо полотенцем:
— Скоро нам ждать их назад, как вы думаете, джентльмены?
— Пока Грааль здесь, они не отступятся. — Губы Клостергейма скривились в злобной усмешке. Может быть, из–за того, что у него перехватили инициативу, он сделался прямо–таки шальным. Он пододвинул к себе еще одну тарелку с остывшими свиными ребрышками, собранными со всех столов.
Рыжий О'Дауд был раздражен и рассержен.
— Я не могу дать им то, что мне не принадлежит. Когда я пришел сюда, все уже было здесь… и шлем, и рыбина, и ручей. Это, можно сказать, атрибуты таверны.
— Неужели? — насмешливо проговорила Либусса — Эта гостиница что–святилище? Часовня на месте явления некоего христианского чуда?
— Должен заметить вам, сударь, — с достоинством отвечал ей О'Дауд, — что вы оскорбляете чувства некоторых из нас. Тех, что остались добрыми христианами, пусть даже и не удостоены милостей Церкви.
— Бог, сударь, покинул этот мир, — возразила она.
— Похоже на то, — согласился он. — Однако я вырос в религиозной семье и получил соответствующее воспитание. И не вижу причины отказываться от религии своих отцов, ибо пусть даже Бог и покинул нас, но добродетели все же остались среди людей. И к тому же учил нас Христос, а не Отец Его.
— Стало быть, вы остаетесь добрым католиком, О'Дауд! — Клостергейм отобрал ребрышко побольше, с большим куском недожаренного мяса, и вгрызся в него зубами. — Мы все играем какие–то роли,
