Равновесия. Теперь вы видите перед собой гнусного пирата, который живет грабежом и распускает о себе небылицы, а ведь когда-то я сокрушал великие города!
Я вновь уселся.
– Вряд ли вы намерены рассказать мне свою историю с самого начала, но я хотел бы знать, когда мы отправимся в Винланд. Плавать в тамошних морях зимой отважится только тот, кто отмечен благословением Всевышнего.
– Или его проклятием. Сэр Сереброкожий, я предлагаю взять курс прямиком через владения Хель. Вход в них расположен по ту сторону Гренландии. Пройдя через Преисподнюю, миновав подвижные скалы, смертоносные водовороты и чудовищную тьму, мы окажемся в земле вечного лета, несметные богатства которой ждут своего завоевателя. Все, что мы выращиваем в поте лица своего, там растет само по себе. Из драгоценностей там имеется легендарное золото. Огромный зиккурат, целиком состоящий из золота и по загадочной причине оставленный своими обитателями. И поскольку мы отправляемся в сверхъестественный мир, я не вижу разницы, какое сейчас время года- зима или лето. Мы поплывем в Нифльхейм.
– Вы поплывете на север и запад,- сказал я.- Я обладаю полезным опытом и неким предметом, столь ценимым вами.
Гуннар задумчиво тянул эль через соломинку:
– Что вы надеетесь получить в этом путешествии?
– Я ищу знаменитого бессмертного кузнеца. Возможно, он скандинав.
Из-под шлема донесся звук, похожий на смех.
– Его зовут Вёлунд? Он и его братья оберегают город, о котором я говорил, и который назван венецианцами Илла Пагила Делла Оро. Он стоит в центре озера в точке, где край мира смыкается с Полярной звездой. Я направляюсь именно туда.
Гуннар не сказал всей правды. Он хотел внушить мне, будто бы его цель – золотой город. Думаю, он намеревался отыскать у Края мира что-то еще.
Что-то, что он мог бы разрушить.
Однако в настоящий момент меня это устраивало. 'Лебедь' должен был плыть туда, куда я хотел попасть. Владения Хель могли быть естественным либо сверхъестественным миром- это не имело никакого значения, если мы собирались путешествовать по Северному морю в декабре или январе.
– Вы полностью доверяете своему кораблю,- заметил я.
– У меня нет другого выхода,- ответил Гуннар.- Наши судьбы нераздельны. Если я выживу, то и корабль уцелеет. Я уже говорил, что умею творить магию, причем отнюдь не те алхимические фокусы, о которых вы слышали в Нюрнберге. Я следую видению.
– Если не ошибаюсь, я тоже,- сказал я.
Глава 10. Рот Хель
Северяни, природой своею, ведомый на Край Земли, В ледяную страну Фимбул зимы норны тебя привели.
И мечи, не попробовав крови, из безжизненных рук упадут, Когда с Гейнором Проклятым в дорогу бойцы уйдут.
Лонгфелло, 'Князь ушедшего'
Когда мы несколько дней спустя покидали порт, море все еще было спокойным. Гуннар рассчитывал преодолеть большую часть пути при благоприятной осенней погоде. Мы могли достичь Гренландии до того, как море покроется льдом.
Я спросил, не ожидает ли он пройдя Нифльхейм встретить империи и армии, столь же могущественные, как в этой сфере. Он посмотрел на меня, словно на безумца.
– Я слышал рассказы о тех странах из уст десятков людей. Это девственные земли, которые только предстоит освоить. Их защищают жалкие дикари, чьи предки выстроили город, а потом разгневали богов.
Все эти рассказы записаны.
Я улыбнулся.
– Вы полагаете, это делает их правдивыми?
Мы сидели в крохотной рубке. Склонившись над маленькой шкатулкой, Гейнор вынул оттуда пергаментный свиток.
– Если и нет, мы сами сделаем их правдой! – Рукопись была составлена на латинском, но в тексте тут и там встречались рунические символы. Я пробежал его глазами. Это было свидетельство монаха, служившего секретарем у датского короля. Он кратко описывал историю некого Эрика Белого, который с пятью кораблями отправился в Винланд, основал там колонию и построил город-крепость для защиты от людей, которых называли по разному – скредлинжами, скрелингами и скраелингами. Так викинги обозначали аборигенов тех мест. Насколько я мог понять, эти слова переводились с их языка как 'плачущий' или 'стонущий', и викинги считали этих людей жалкими и дикими существами.
Основываясь на этом свидетельстве, Гуннар намеревался плыть через Нифльхейм. Похожие легенды я слышал от всех скандинавов, с которыми был знаком. Мавританские философы полагали, что этот мир имеет форму вытянутого яйца, на внутренней поверхности которого в кромешной тьме каким-то образом существуют варварские безбожные народы. Опыт Тысячелетних снов научил меня в подобных обстоятельствах держать язык за зубами. Я не мог позволить прервать свои нынешние грезы. Вероятно, это будет последний сон, в котором я могу участвовать, прежде чем Ягрин Лерн уничтожит наш флот, а также меня и Хмурника.
– Итак, нам предстоит одолеть всего лишь страну, полную дикарей,- язвительно произнес я.- Силами тридцати человек.
– Совершенно верно,- сказал Гуннар.- С помощью вашего и моего мечей это займет не более двух месяцев. – #Вашего# меча?
– У вас Равенбранд.- Безлицый собеседник похлопал по клинку в ножнах, висевших у него на поясе.- А у меня – Ангурвадель.- Он расстегнул ножны и показал мне золотую с красным рукоять, покрытую искусной чеканкой.- Поверьте мне на слово: в бою внутри этого клинка алым цветом вспыхивают руны; обнажив этот меч, непременно следует обагрить его кровью…
Естественно, меня разобрало любопытство. Быть может, меч Гуннара – фальшивка? Или в нем все-таки заключена магия? Ангурвадель мог оказаться и одним из проклятых клинков, о которых упоминают скандинавские легенды. Разумеется, я слышал это имя, но мне был нужен оригинал. Даже если меч Гуннара настоящий, он всего лишь один из множества братьев Равенбранда.
Как и надеялся Гуннар, плыть по Атлантике было нетрудно. Мы пополнили припасы в британском поселении вдали от мест, находящихся под покровительством норманнских законов. После того, как Гуннар и его люди закончили кровавую бойню, в деревне сталось лишь несколько жителей. Их заставили прирезать свой скот и перенести запасы зерна на корабль, после чего убили. В подобных обстоятельствах Гуннар действует по старинке – обстоятельно и не упуская ни одной мелочи. На сей раз ни я, ни он не обнажали свои клинки.
Мы поплыли дальше, зная, что пройдет немало времени, прежде чем кому-нибудь придет в голову снарядить за нами погоню. У Гуннара был компас со стрелкой из природного магнита и еще несколько мавританских навигационных приборов, которые его люди наверняка считали волшебными. С их помощью мы могли без опаски двигаться кратчайшими путями. Нам повезло – море оставалось на удивление спокойным, а в бледном небе не было ни облачка. Матросы объясняли хорошую погоду удачливостью капитана, сам же Гуннар держался с видом человека, весьма довольного своим опытом и прозорливостью.
У нас выдалось несколько свободных часов, и я завел беседу с матросами.
Они разговаривали дружелюбно, хотя и грубовато. Лишь немногие из этих громил были наделены воображением – вероятно, именно поэтому они были готовы следовать за Гуннаром.
Один из ашанти, которого мы звали Азолингасом, кутался в толстую шерстяную накидку. Он неплохо говорил на языке мавров и рассказал мне, как его и еще десять человек захватили в бою и привезли на побережье, чтобы продать. Их купил сирийский торговец и посадил за весла своей галеры. Через час после выхода в море он, его товарищи и несколько примкнувших к ним невольников захватили судно и сумели добраться на нем до Лас Каскадаса. Там его обманом выманили на берег.
Остальные его спутники погибли в последующих пиратских рейдах.
Азолингас признался, что тоскует по Африке. Поскольку его душа давно покинула тело и вернулась домой, он надеялся вскоре отправиться за ней.
Он был уверен, что рано или поздно погибнет, как только мы окончательно переберемся на сушу.
– Зачем же ты отправился в плавание?- спросил я.
– Я верю, что моя душа ожидает меня на той стороне,- ответил он.
С правого борта задул ветер. Я услышал крик чайки. Уже очень скоро мы должны были причалить к берегу.
Гренландские колонисты настолько бедны, что нам достались только вода, немного кислого пива и тощая овца, которая, казалось, была рада тому, что ее увозят. О нищете здешних поселений ходила молва, их обитатели погрязли в кровосмесительстве, но продолжали держаться обособленно и вели нескончаемую войну с туземцами, которые покушались на их скудное имущество. Я обратился к Гуннару, выразив искреннюю надежду в том, что вход в Нифльхейм находится недалеко, поскольку наших припасов хватит не более чем на две недели. Он успокоил меня, ответив, что там, куда мы направляемся, нам некогда будет есть и пить.
Когда мы покидали Гренландию, чтобы взять курс на запад, погода испортилась. Море, по которому до сих пор ходила легкая зыбь, начало набрасываться на черные скалы могучими волнами. Нам стоило немалых трудов выйти в открытые воды. Мы оставили позади, вероятно, последнюю европейскую колонию, которой, впрочем, отныне было не суждено вести борьбу за существование в этом жестоком мире. Гуннар уже не раз в шутку называл себя самым добрым из ангелов господних.
– Знаете, как величают мой клинок в Ломабардии? Правосудием святого Михаила.- Он начал рассказывать мне какую-то историю, но вскоре умолк, не доведя ее до конца. Казалось, он целиком отдался созерцанию огромных волн. Море колыхалось медленно и тяжело, то подбрасывая нас на сотню футов в воздух, то опуская в вихрящееся водное ущелье с белыми пенистыми гребнями.
Я постепенно привык к величественному ритму волн и начинал ощущать силу и спокойствие грозного океана. Теперь я знал все, что знали Гуннар и его люди, понимал, почему его корабль считают магическим. 'Лебедь' мчался сквозь непогоду как барракуда, не обращая на нее внимания и практически не испытывая на себе ее воздействия. Он был так искусно построен, что, оказываясь между волнами, не зачерпывал воду и, как только подходил очередной водный вал, практически всегда взмывал на его гребне. Удовольствие от плавания на таком замечательном судне, которому доверяешь больше, чем самому себе, было для меня чем-то новым, доселе неизведанным. Нечто подобное я ощущал только при полетах на драконах-фурнах. Дерзкая самоуверенность Гуннара уже не казалась мне безосновательной. Закутавшись в свой синий непромокаемый плащ и подставив лицо штормовому ветру, я рассматривал носовое украшение корабля, которое теперь виделось мне в новом свете. Быть может, меня взволновали воспоминания о полетах?
Гуннар расхаживал среди бегущих канатов, из-под его безлицего шлема доносились зычные удалые крики. Буйство стихий действовало на него опьяняюще. Он вскинул голову и хохотал, не умолкая. Потом он повернулся ко мне и схватил меня за руку.
– Клянусь богом, Принц Эльрик, мы с вами станем героями- вы и я!
Радостного возбуждения, владевшего мной, словно не бывало. Я не видел для себя худшей судьбы, чем войти в историю вместе с Гуннаром
