ковали клинки, чтобы сражаться с тем из них, кто берет верх, угрожая поколебать Равновесие. С Хаосом, помогая Закону и с Законом, помогая Хаосу. Мы отдали немало сил, изготавливая их, и когда закончили, нам стало понятно, что мы нашли средство, которое может спасти миры и одновременно погубить их. В один из наших мечей вселилась загадочная сила. В остальном клинки были совершенно одинаковыми и сообщали своим владельцам невероятную жизненную энергию. Буреносец был другим. Мастера, изготовившие его и посредством магии вдохнувшие в него жизнь, поняли, что их изделие несет в себе зло. Сменявшие друг друга хозяева Буреносца обретали страсть к убийству, в то время как Скорбный, его брат-клинок, был лишен такого свойства. Честные кузнецы стали массовыми убийцами. Женщины убивали своих детей этим клинком. В конце концов было решено устроить суд над Буреносцем и его владельцами…
– Здесь?
Сепирис склонил голову в согласии.
– Здесь, в конюшнях, где мы тренировали и показывали лошадей. Мы любили своих прекрасных скакунов. Но другого подходящего места не нашлось. Когда- то здесь проходили конные состязания. Нихрэйнские лошади отличаются тем, что, находясь в одной плоскости, они одновременно существуют в другой. Очень полезное качество. И забавное.- Приятные воспоминания уняли печаль Сепириса, и он улыбнулся.
Потом, посерьезнев, он расправил плечи и хлопнул огромными ладонями.
В безмолвии пустого амфитеатра хлопок разнесся, словно выстрел. Он вызвал немедленный отклик.
Послышалось громкое фырканье и ржание, топот по твердой поверхности. Вновь раздалось ржание, и из арки вылетел конь невероятных размеров. Его грива развевалась, словно на ветру. Этот черный скакун был достаточно велик для самого Сепириса. Он отпрянул, поводя блестящими боками и взирая на нас свирепыми желтыми глазами. Его грива и хвост казались неистовым черным пламенем. Его ноздри нервно трепетали, но в повадке этого чудовищного скакуна угадывалось скорее нетерпение, чем злость. Однако стоило Сепирису произнести одно-единственное слово, и конь повернул к нему ухо и мгновенно успокоился. Я еще не встречал животных, которые столь быстро повиновались бы команде человека.
Несмотря на то, что в его физическом существовании не было ни малейших сомнений, я сразу увидел, что конь почти не потревожил пыль на арене и не оставил отпечатков копыт.
Заметив мое удивление, Сепирис мягко положил руку мне на плечо.
– Как я уже говорил, этот скакун одновременно присутствует в двух плоскостях. Земля, по которой он ступает, невидима для нас.
Он подвел меня к коню, и тот обнюхал его, видимо, ожидая обычной ласки. Скакун уже был оседлан и взнуздан; на нем было все необходимое как для войны, так и для путешествия.
Я протянул руку к огромной голове и погладил бархатистый нос животного, отметив, что у него белые чистые зубы, красный язык и жаркое дыхание.
– Как его зовут?- спросил я.
– У него нет имени в том смысле, который вы подразумеваете.- Дальнейших объяснений не последовало. Сепирис оглядел стены с таким видом, будто рассчитывал обнаружить там что-то.- Тем не менее, он пронесет вас через все опасности и будет служить вам до самой смерти.
Он повинуется седоку как всякая другая лошадь, но, оседлав его, вы поймете, что он необычайно умен и сообразителен.
– Он знает, куда я направляюсь?
– Он не провидец!
– Вот как?- На мгновение земля под моими ногами подалась, словно жидкость, потом опять стала твердой. И вновь Сепирис не ответил на мой невысказанный вопрос. Он продолжал осматриваться. Его взгляд скользил по длинным пустым каменным скамьям, уходящим во мрак. Я заметил, что темнота словно поглощает несколько верхних рядов. Там клубился дым или туман, отчего на резных каменных лицах возникало выражение злорадного торжества, сменявшегося дикой необузданной радостью.
Сепирис заметил это одновременно со мной. Я отчетливо уловил тревогу, мелькнувшую в его взгляде. Потом он радостно улыбнулся и повернул голову к арке, из-под которой на сцену выбежал еще один конь. На нем ехал всадник. Я знал этого человека, многократно встречался с ним.
Наши предки столетиями поддерживали связь. Его семья была в числе тех, кто оказывал помощь Моцарту, и славилась интеллигентностью и тонкими вкусами.
Впервые этот человек представился мне в 30-х годах XX века, назвавшись участником антифашистской группы. Правильные крупные черты его лица выгодно подчеркивали парик по моде XVIII века, треугольная шляпа и военный плащ. Он был похож на один из знаменитых портретов Фредерика Великого. Разумеется, это был мой старый знакомый, австрийский князь Лобковиц. Его одежда казалась слишком теплой для этой пещеры, его лицо уже покрыли капли испарины, и он вытирал ее огромным платком из вышитого персидского шелка.
– Доброе утро, сэр,- произнес он чуть охрипшим голосом и, осадив скакуна, приподнял шляпу с таким видом, будто бы мы встретились на деревенской дорожке для конных прогулок где-нибудь неподалеку от поместья Бек.- Не могу выразить, как я рад вас видеть. Отныне мы вместе будем следовать своей судьбе. От наших действий зависит вся разумная жизнь. Меч у вас с собой?
Лобковиц спешился; Сепирис подошел к нему и остановился, возвышаясь над австрийцем, который и сам был довольно крупным человеком. Чтобы обнять его, Сепирису пришлось опуститься на колени.
– Мы не знали, сумеете ли вы выполнить столь сложный маневр и подготовили несколько других вариантов, но все они еще менее надежны.
По-видимому, до сих пор вам сопутствовал успех, иначе вас не было бы с нами.
Князь Лобковиц стиснул локоть Сепириса и подошел ко мне, чтобы обменяться рукопожатием. Он явно пребывал в отличном настроении.
Его энтузиазм показался мне несколько неуместным, если вспомнить, в каких обстоятельствах мы оказались- особенно я. Однако перед его добродушием и обаянием было трудно устоять.
– Дорогой граф фон Бек, вы не представляете, насколько была мала вероятность того, что вы попадете сюда и мы здесь встретимся. Если не боги, то, похоже, удача на нашей стороне. Наши карты разметал яростный ветер, но теперь, по крайней мере, появилась хрупкая надежда.
– В чем заключается наша цель? Чего вы хотите добиться?
Лобковиц удивленно посмотрел на Сепириса. Вероятно, он ожидал, что чернокожий гигант посвятит меня в подробности.
– Сэр, мы хотим спасти жизнь вашей жены и моей ученицы, Оуны, дочери похитительницы снов.
Меня охватил ужас:
– Моя жена в опасности? Что с ней случилось? На дом напали?
– Применительно к нынешнему положению вещей я бы сказал, что она уже давно покинула ваш дом в Канаде. Она удалилась вглубь материка, в горы, и столкнулась с противником, который черпает силы во всех частях мультивселенной. Если мы не окажемся рядом с ней в нужный момент, там, где наши судьбы пересекаются с ее судьбой, она неизбежно погибнет.
Это известие причинило мне нестерпимую боль.
– Как она оказалась там, где сейчас находится? Неужели вы не могли прийти ей на помощь?
Лобковиц указал на свою одежду.
– Вплоть до самого последнего времени я состоял на службе Екатерины Великой. Между прочим, я столкнулся там с вашим несносным предком Манфредом.
Для человека с такими любезными манерами его слова прозвучали необычайно раздражительно, и я извинился. Я не в силах постичь загадки и превратности иных миров. Мне намного легче представить космическое пространство между Землей и Луной. Однако при одной мысли о том, что моей любимой жене грозит опасность, в моих жилах вскипала кровь. Я боялся за детей, за все, что мне дорого. Я хотел обвинить собеседников в том, что со мной произошло, но не мог этого сделать. В моем сознании ожил чужой разум.
Постепенно его присутствие становилось все более ощутимым. Эльрик Мелнибонэйский, веривший в реальность только одного мира, начал – возможно, инстинктивно – постигать сложность мультивселенной. Если не интеллект, то опыт подсказывал ему, что ветви порой пересекаются, порой – нет, что иногда они быстро растут, принимая причудливые формы, а потом погибают столь же внезапно, как возникли.
Эльрик постигал эту науку своим колдовским разумом, отточенным годами учения в долгих снах, из-за которых столицу Мелнибонэ прозвали Грезящим городом. Соплеменники Эльрика продляли свою жизнь при помощи снов, навеянных снадобьями и магией, тем самым порождая свою собственную реальность, которая порой существовала тысячелетиями. Эти же средства помогали драконам, с которыми их связывали кровные узы, грезить во снах и вторгаться в грезы людей.
Такой образ жизни опасен для всякого, кроме посвященных. Не менее опасно пытаться изменить привычный ход истории, который упорядочивает нашу жизнь, хотя и не избавляет нас от тягот. В лучшем случае мы создаем новые вселенные и даже совокупности вселенных. В худшем – уничтожаем те, что уже существуют, а при неблагоприятном стечении обстоятельств обрекаем себя на полное и окончательное забвение.
Для меня, европейца, живущего в XX веке, подобные идеи неприемлемы, но разум Эльрика был неразрывно связан с моим, а его память хранила впечатления и опыт, которые я в обычной ситуации счел бы бредом сумасшедшего.
Я противился им, но они настойчиво вторгались в мой мозг. Просто удивительно, что мне удалось собраться с силами и оседлать своего чудовищного коня. Он не уступал размерами знаменитым боевым скакунам из древних легенд. Я повернулся к Сепирису, чтобы расспросить его, но он исчез. Упряжь была приспособлена для человека моего роста, однако седло казалось огромным и создавало у меня незнакомое ощущение уюта и безопасности.
Мой конь был явно рад тому, что у него появился седок. Он нетерпеливо переступал ногами, готовый помчаться галопом. По совету Лобковица я проехал на нем вокруг арены. Нихрэйнский конь взметнул черную гриву и с наслаждением фыркнул. Я заметил, что в движении от него идет сильный едкий запах, который ассоциировался у меня с диким хищником.
Лобковиц скакал следом. Он был скуп на слова, но, очевидно, заметил, как я обращаюсь к конем. Он похвалил мои навыки, и я рассмеялся. Мой отец и братья считали меня самым худшим наездником в семье.
Я умолял его рассказать об Оуне и ее нынешнем местонахождении.
Лобковиц объяснил, что его скрытность имеет веские причины. Зная будущее, вы неизбежно воздействуете на него, а нашей задачей было не изменить будущее, а сделать так, чтобы по крайней мере в одном из миров меня и моих близких ждало благополучие. Лобковиц попросил меня поверить ему на слово. Не без колебаний я кивнул, признавая его правоту. Я сказал, что не вижу причин не доверять ему, но неопределенность ситуации буквально сводит меня с ума, а в голове теснится множество вопросов.
Вернулся Сепирис, неся в руках меч в ножнах. Тот ли это клинок, который я называл Равенбрандом, а Эльрик – Буреносцем? Или это его брат, Скорбный? Сепирис уклонился от ответа.
– Все клинки обладают равным могуществом. Сила любого воплощения уменьшается пропорционально расстоянию от его источника. Именно это произошло в данном случае,- сказал он.- Какатанава уже ушли домой.
Кольцо сжимается. Берите.
Я потянулся, чтобы взять меч, и мне показалось, будто бы клинок издал чуть слышный стон. Но, наверное, это была лишь игра моего воображения. Однако, едва рукоять меча легла мне в правую ладонь, я ощутил знакомую слабую отдаленную вибрацию. Я машинально прицепил ножны к массивному седлу.
