красной каймой и напоминала горбы верблюда-бактриана.
Мы торопливо пересекли лабораторию, миновали еще несколько комнат, окованных различными самородными металлами, многие из которых были драгоценными. Бес шагала следом за нами. Наши ноги скользили по гладким полам туннелей, на изогнутых полированных стенах плясали наши искаженные отражения. Дважды появлялось мое собственное лицо, увеличенное, превращенное в злобную устрашающую маску. Мои спутники стремились как можно быстрее покинуть это место. Мной овладел безумный горестный смех. Жители Какатанава были близки к тому, чтобы управлять самыми основополагающими реалиями. Что же их погубило?
В конце концов мы втиснулись в хрустальную комнату, в которой едва помещались изогнутые бивни Бес. Я положил руку на ее бивень, и она повернула ко мне невозмутимый бархатистый глаз. Стена за ее спиной опустилась вниз, и я увидел, что мы находимся над бушующим озером кристаллов, которые то вздымались, то опадали.
Сепирис зарычал и забормотал, проводя своим посохом над кристаллами. Они зашипели в ответ, лениво образовали какой-то угловатый предмет и вновь превратились в аморфную массу. Сепирис вновь заговорил с ними. На этот раз они задвигались быстрее и собрались в конус с черным центром.
Мы начали падать.
Я закричал, пытаясь сопротивляться падению, и в тот же миг вершину города заволокло облако серы. Кристаллы разомкнулись словно пасть, грозящая проглотить меня. Я благоговейно смотрел в мир зеленой листвы. Здесь были всевозможные оттенки зелени, они были такими яркими, что едва не ослепили меня.
Окружающий мир с ревом канул в пустоту и исчез.
Мы стояли среди колышущихся ветвей у вершины гигантского дерева.
Земля была так далеко внизу, что я не мог ее разглядеть. Только безбрежное море листвы. Я смотрел сквозь хитросплетение толстых ветвей, сучьев и листьев, дивясь сложности этого организма, растущего из одного-единственного огромного ствола. Уходя вдаль на много миль, массивные ветви несли на себе более мелкие, а те, в свою очередь, разветвлялись вновь. Моему изумлению не было предела. Город заключал в себе гору, а в горе рос этот бескрайний дуб!
Сепириц вздохнул и прыгнул в гущу листвы. Он падал медленно, будто сквозь воду. Я последовал за ним, и все мы начали неторопливо опускаться в полумрак, насыщенный запахом соли и наполненный жизнью. Повсюду протягивались толстые ветви, уходя в бесконечность.
Ствол дерева был так велик, что мы не могли охватить его взглядом. Он был похож на стену без начала и конца. При взгляде на самые мощные ветви также было трудно догадаться, что они из себя представляют.
Масштабы этого организма потрясли меня. Я задумался, увижу ли когданибудь свою жену. Бессильная ярость бушевала во мне. Но я помнил предостережение, которое не раз слышал с тех давних пор, когда начались мои приключения в нацистской Германии: 'Каждый из нас, кто участвует в сражении, действует на равных с остальными. Каждый наш поступок имеет свой смысл и влечет за собой определенные последствия.' Рано или поздно настанет тот миг, когда я должен буду включиться в игру. Эта надежда поддерживала мой дух, пока мы словно живые пылинки опускались сквозь переплетение реалий, грез и возможностей. Мы погружались в саму мультивселенную, и она окутывала нас.
Бесчисленные оттенки зеленого были испещрены солнечными пятнами.
Время от времени луч золотого или серебряного света ослеплял меня либо освещал таинственный изогнутый коридор в листве. Листья были не просто листьями, но они росли, увеличиваясь в размерах и уходя в бесконечную даль. Ветви были не просто ветвями, а извилистыми серебристыми тропами, по которым ходили мужчины и женщины, не замечая хитросплетения окружавших их путей. Ветви изгибались под разными углами, выпуская все новые, а те образовывали матрицы внутри матриц, миллиарды реальностей, каждая из которых была вариантом моей собственной.
Оуна! Я пристально вглядывался в листву, надеясь хотя бы мельком увидеть свою жену.
Мы опускались вслед за Сепирицем сквозь то, что было материальной реальностью и вместе с тем абстрактным понятием, минуя бесчисленные ответвления, каждое из которых описывало один и тот же человеческий конфликт, как с внешней стороны, так и изнутри – извечный конфликт, извечный поиск равновесия, бесконечный цикл жизни, борьбы, примирения и смерти, который объединяет нас с остальным мирозданием. Однако существуют силы, которые противопоставляют нас мирозданию, и, как ни странно, эти силы – разум и воображение, которое само способно к созиданию. Человек и мультивселенная едины в любви и гневе, в жизни и смерти, в переменах.
Оуна!
Мы падали сквозь золотистые облака тончайших узоров, в сиянии желтых, зеленых и сиреневых оттенков, сквозь обширные пространства алого и серебристого цвета. Глядя вверх, я видел только раскидистые ветви, которые тянулись туда, где находилась вершина пирамиды.
Очевидно, Какатанава занимал гораздо больший объем, чем казалось снаружи. Он стоял на самых верхних ветвях Древа мультивселенной. Но если он охранял крону дерева, то кто охраняет его ствол и корни?
Где моя жена? Приближаюсь ли я к ней, или, наоборот, удаляюсь?
Оуна!
Я медленно проваливался вниз, не в силах остановить падение и вообще как-либо им управлять. Если не считать тревоги за жену, я ничего не боялся. Было непонятно, жив я или уже умер. Но это меня не беспокоило.
Все, что казалось прочным, теряло плотность, когда мы пролетали сквозь него. В свою очередь, призрачные бесплотные видения вдруг становились материальными.
Такого разнообразия масштабов я не мог даже представить. Снаружи я был крохотной пылинкой в бескрайней мультивселенной, но здесь я обрел галактические размеры.
Я перемещался сквозь ткань дерева словно сквозь воду, поскольку масса и размеры были здесь тем инструментом, при помощи которого мультивселенная управляет своими непрерывно меняющимися реальностями, обеспечивая из сосуществование. Вероятно, в падении менялась наша масса, а не масса дерева. Я вдруг заметил, что лишился обычных физических ощущений и чувствую только редкие электрические импульсы, которые пробегали по моему телу, изменяя свой ритм и интенсивность с каждым моим вдохом. Казалось, я дышу не воздухом, а душистым ихором, который кое-кто называет эктоплазмой.
Он словно масло втекал в мои легкие и вытекал наружу; если он и оказывал на меня какое-то воздействие, то только обостряя мое зрение.
Где Оуна? У меня возникло своеобразное ощущение, как будто я 'вижу' не только глазами, что в этом процессе участвуют и другие мои чувства, в том числе и обычные – осязание, обоняние и слух. Вероятно, человек более высокого интеллекта нашел бы объяснение этому, но я пребывал в состоянии беспомощного благоговейного трепета. Мной овладело радостное ликование, мне казалось, что я нахожусь рядом с самим Всевышним.
Однажды я оказался в синем пространстве, похожем на лоскут неба в облаках, и меня наполняло чувство умиротворения. Я приобщился к безмятежному спокойствию человеческих душ, обитавших в этом месте.
Я словно бы ненадолго оказался в раю.
Потом я вновь поплыл среди золотисто-зеленых ветвей и увидел своих спутников- наверху и под моими ногами. Я окликнул Лобковица, который находился ближе остальных, и попытался спросить его, где Оуна; но я не мог произносить членораздельные слова и издавал только гулкие раскатистые звуки.
Мой голос обрел свою собственную жизнь и форму и, клубясь, помчался в ярко-алую глубину. Я попытался приблизиться к этому цветовому полю, но гигантская рука ухватила меня и вернула на прежний курс. Мне лишь почудилось, будто бы кто-то сказал: 'нам нужно держаться вместе'; я оглянулся и увидел, что это была рука Лобковица, хотя он находился в отдалении и сохранял свои обычные размеры. Рука и ладонь отодвинулись, и я воспринял это как молчаливое предупреждение, что мне не следует пытаться прекратить движение вниз или изменять его направление. Так удивлявшие меня искажения размеров и массы, по всей видимости, были в этом месте заурядным природным явлением. Но что это за место? Мультивселенная? Если так, следовательно, она заключена в одной-единственной горе одной-единственной сферы Мироздания.
Разве такое возможно?
Мои чувства и эмоции теряли остроту. Сама моя сущность испарялась, вливаясь в атмосферу эктоплазмы, в которой я плавал. Страх, нетерпение, тревога за любимых стали абстрактными. Я растворялся в ощущении бесконечности. Я уже не ждал, когда завершится падение, не стремился приблизить конец этого путешествия. Я был загипнотизирован своими ощущениями. Мы все оказались в объятиях Древа жизни!
Я вспомнил кельтское поверье о Матери-море, к которому неизбежно возвращается бродячая душа. Его присутствие становилось все более осязаемым. Быть может, именно так себя чувствуют умирающие?
Неужели мои близкие уже мертвы? Встречусь ли я с ними?
Сейчас мне это было безразлично. Я с удовольствием парил среди пышной зелени, опускаясь все ниже; меня не интересовало, достигну ли я когда-нибудь земли. Но я все чаще замечал пустые, словно вымершие пространства. Ветви здесь высохли и потрескались – их жизненные соки были высосаны Законом и Хаосом, а также обычным неизбежным процессом старения. Я мало по-малу начинал понимать, что дерево больно и погибает.
Но если мультивселенная – лишь абстрактная идея, а то, что я видел- ее зрительное воплощение, то разве можно спасти ее действиями нескольких людей? Достаточно ли сильны наши ритуалы, чтобы изменить фундаментальные основы реальности?
Внизу струились светлые зеленовато-желтые дюны, стремительно перемещаясь, будто гонимые космическими ветрами. Их рассекали молочно-белые и зеленые реки, испещренные пузырящимися лужицами.
Я почувствовал сильный запах соли. Рядом со мной клубилось темное облако. Оно устремилось верх и разошлось в стороны, принимая очертания дерева. За ним последовало еще одно- пенистое, серое с белым. Потом еще и еще, и наконец возник целый лес газообразных деревьев. Шепчущий лес встал перед мной и тут же рассыпался мерцающими скоплениями звезд. Я опять увидел золотисто-зеленые ветви. На меня опять снизошло бесконечное умиротворение…
Вновь взвились столбы газов, скручиваясь вихрями и темнея. Кровавая булькающая масса издала пронзительный вопль. Моя плоть испарялась.
Я чувствовал, что оказался на грани полного исчезновения. Я в любой момент мой влиться в окружавший меня хаос. Моему разуму угрожал окончательный распад. Умом я ощущал некоторую тревогу, но моя плоть оставалась безмятежной.
И только когда я вспомнил об Оуне, ко мне вернулась сила воли.
Посмотрев вокруг и вниз, я увидел три огромные человеческие фигуры, стоящие на поверхности блестящей радужной скалы. К своему ужасу я узнал их. Как им удалось прибыть на место раньше нас? Насколько возросло их могущество?
Три великана. Клостерхейма и Гейнора Проклятого я узнал сразу.
Третьим был мужчина в черных доспехах, которого я уже видел прежде.
Но только теперь я с полной уверенностью мог сказать, кто он такой.
Этой действительно был Эльрик Мелнибонэйский. Он снял парусиновый чехол со щита, и я увидел на нем звезду Хаоса с восемью лучами. На бедре Эльрика вибрировал рунный меч. У меня не было сомнений в том, что это Эльрик. Но на чьей он стороне?
Эти трое, очевидно, явились сюда при помощи сверхъестественных сил.
Они стояли слева от меня на огромной ветви и, не замечая моего присутствия, яростно спорили между собой. Я был слишком мал, чтобы они могли меня заметить, а они, в свою очередь, слишком громадны, чтобы я мог вступить с ними в схватку. Я поднял лицо и посмотрел на Лобковица, в явном смятении взиравшего на троицу.
Неожиданно налетел порыв ветра, и нас отнесло в сторону от гигантских фигур. Их заслонили ветви.
Я увидел Сепириса, который мчался ко мне, кувыркаясь и проделывая непонятные энергичные движения. По-видимому, только так он мог перемещаться в
