А в этот раз у него будет не одна жертва, а целых две: двойное наслаждение…
Он хорошенько взбил яйца, посолил, поперчил и вылил на сковороду, где скворчал и плавился бекон. Потом прошел в гостиную, снял трубку, набрал номер.
– Алло, это казармы? – сказал Миллс. – Мне Пастора… Алло, Пастор? Готовь свору. Нет, не всех, пять или шесть. Самых лучших. Да, прямо сейчас.
В полумраке на продавленном диване что-то зашевелилось.
– А, Рамзес, услышал? Любишь это дело? – сказал Миллс, вешая трубку.
Из– под побитого молью одеяла высунулась голова. Нижняя часть лица была непропорционально вытянута вперед, как у собаки, а верхняя – человеческая: глаза, безволосая кожа, короткая стрижка над низким лбом.
– Услышал, да? Все понимаешь, а? Охо-о-ота, Рамзес! Охо-о-о-ота! Фас-с!
Миллс растягивал «о», потом выпаливал «фас», резко, с присвистом. Охо-о-ота! Фас-с!
Рамзес заскулил, скосив на хозяина заспанные глаза.
– …о-о-ота… асс… – нечленораздельно выговорил он.
– «Фас!» – поправил Миллс. – Повтори, Рамзес: «Охота! Фас!»
– …а-а…ас…
– Ладно, Рамзес, одевайся и приходи на кухню.
Омлет поспел. Миллс вывалил его целиком в глубокую тарелку, оставшуюся на столе после ужина. Отхватил огромный ломоть хлеба и откупорил бутылку пива. Запах омлета и предвкушение охоты радостно возбуждали его. Миллсу подумалось, что жизнь проста и прекрасна, если у тебя нет каких-то особых запросов. Он со смаком принялся за еду. Появился Рамзес, уже в куртке и штанах, и сел напротив. Застегнулся он наперекосяк, и куртка спереди несуразно топорщилась. Миллса это умилило. Старина Рамзес такой потешный! Однако при всем при том из человекопсов он единственный, кто научился завязывать шнурки.
– Поесть? Хочешь поесть?
– …о-эсь… – выговорило существо, и нитка слюны свесилась у него изо рта.
Миллс пододвинул ему остаток омлета, подал ложку.
– Держи, ну-ка постарайся. Аккуратно, слышишь? Ак-ку-ратно!
Рамзес неловко, но старательно обхватил ложку тремя пальцами с ногтями, похожими на когти и, контролируя каждое движение, понес себе в пасть то, что удалось зачерпнуть.
Трапеза уже подходила к концу, когда в дверь позвонили. На пороге стоял худой бледный человек со спортивной сумкой в руке.
– Я надзиратель в мужском интернате. Меня прислал господин Ван Влик. Я принес вам…
– Знаю, – оборвал его Миллс. – Заходите.
Он провел посетителя в кухню.
– Садитесь!
Тот пристроил половинку ягодицы на краешек стула, не сводя глаз с Рамзеса, и руки у него заметно дрожали.
– Извините, сударь, просто я никогда раньше… В первый раз вижу…
– Человекопса? Ну, пользуйтесь случаем, любуйтесь на здоровье. Его зовут Рамзес. Рамзес, скажи «здравствуйте»!
– …а-а-сти! – с усилием выговорило существо и исказило рот в гротескном подобии улыбки, показав два ряда внушительных острых зубов.
Посетитель отшатнулся, едва не опрокинувшись вместе со стулом. Его прошиб пот.
– Ну ладно, – сказал Миллс, – покажите, что принесли.
Тот открыл сумку и вытащил пару кожаных сапог.
– Вот, сударь. Это сапоги того молодого человека. Надеюсь, этого будет достаточно. А из вещей девушки…
Он порылся в сумке, по-прежнему неотрывно глядя на Рамзеса, и достал шарфик.
– Эту вещь она часто носила, мы выяснили.
– Никаких духов, ничего такого, что перебивало бы ее собственный запах?
– Не думаю, – сказал надзиратель, не решаясь сам проверить.
Миллс выхватил шарфик у него из рук, поднес к лицу, шумно потянул носом.
– Годится. Можете идти.
– Благодарю вас, пролепетал посетитель и встал. – До свидания, сударь…
В дверях кухни он обернулся. Он явно надеялся еще раз услышать столь глубоко потрясший его голос человекопса. Ужас, пережитый несколько минут назад, когда тот сказал свое «а-асти», побуждал бежать отсюда без оглядки, но завороженность была сильнее ужаса.
