— Но погода в Арктике такова, что завтра обстановка может измениться в нашу пользу, — сказал Самойлович.
— Полагаться на волю случая мы не можем, — возразил Шмидт, — конечно, мы никогда не рассчитывали на легкое достижение цели, но боюсь, что эта остановка может привести к встрече с норвежцами на Земле Франца-Иосифа, а мы там должны быть раньше, чем они.
— В нашем положении хорошо помечтать о десятибалльном шторме, — сказал Визе.
В это время Шмидту была передана радиограмма с полярной станции Маре-Сале. В ней сообщалось: «Комендант станции Степанов тяжело заболел цингой.
В ближайшее время необходимо взять его на борт какого-нибудь корабля, где есть врачебная помощь и свежая зелень». По совету Визе Шмидт по радио связался с капитаном ледокола «Красин» Михаилом Яковлевичем Сорокиным. И через несколько дней, как ми узнали потом, больной был взят на борт судна. На станции был болен также радист Шпанов, но он, чтобы не срывать работу станции, отказался уехать, решив дождаться смены. Красинцы обеспечили его овощами, фруктами и другими противоцинготными продуктами. Кроме того, врач ледокола «Красин» консультировал больного по радио, помогал советами.
Вечером 25 июля снегопад прекратился. Картина была безрадостной: «Седов», засыпанный снегом, казалось, намертво зажат льдами.
Как ни странно, среди участников экспедиции нашелся человек, который безмерно радовался случившемуся. Это был кинооператор Петр Константинович Новицкий. Он со всеми своими аппаратами и треногами спустился на лед и с увлечением снимал уныло стоящее среди торосов судно.
— Мировые, неповторимые кадры, — повторял он свою любимую фразу, — ради них стоило специально вмерзнуть в лед.
Воронин, отдохнув после бессонной ночи, поднялся по вантам в обсервационную бочку, специально для наблюдений укрепленную на передней мачте, и оттуда долго в бинокль изучал обстановку.
— Воронин влез в свое «воронье гнездо», — смеясь, заметил Шашковский.
Капитан спустился на палубу и направился в кают-компанию. Мы поспешили за ним.
— На востоке отчетливо выражено водяное небо,— докладывал капитан начальнику экспедиции,— по- видимому, там есть большие пространства чистой воды. В том направлении, куда мы идем, — не пробиться. Я предлагаю повернуть обратно и попытать счастья подойти к Земле Франца-Иосифа не с юга, а с востока, где-нибудь в районе пятидесятого меридиана.
Наши «ледовые профессора» Визе и Самойлович нашли соображения капитана обнадеживающими, решили, что ими и надо воспользоваться. Начальник экспедиции, как говорят на флоте, дал «добро». Тут же был объявлен аврал для обколки льда вокруг корпуса ледокола. Одновременно стали готовить машину судна.
Пять часов вырывался «Седов» из ледовых объятий. Наконец опасность осталась позади. Воронин взял курс на северную оконечность Новой Земли, а затем в широте 77° 52' и долготе 51° 41' круто повернул на север.
Сначала шли в довольно разрозненных льдах, но вскоре их сменили ровные поля зимнего образования, средняя толщина которых составляла три четверти метра, с массой разводий и промоин. Теперь мы радовались оглушительному грохоту и стрекоту ломаемого льда.
Изредка с мостика доносились команды вахтенных штурманов:
— Легонько левей!..
— Держите на ропачек!..
В эти дни произошло событие, которого со дня своего существования не знал Ледовитый океан. Команда «Седова» приняла вызов экипажа ледокольного парохода «Сибиряков» на социалистическое соревнование за выполнение всех задач, стоящих перед судами в навигации 1929 года.
Во время нашего плавания случались и трагикомические ситуации. На судне существовала фотолаборатория, где кинооператор обычно делал пробы пленки. Однажды он решил посмотреть, что получилось на фотопластинках, снятых во время шторма и ледового плена. Негативы оказались хорошими, и довольный Новицкий, поставив их на просушку, ушел. Через полчаса он обнаружил одни прозрачные стекла. Как выяснилось, желатин вместе с драгоценным изображением съели тараканы!
В один из дней был убит первый белый медведь, и на ужин нам дали бифштексы под соусом «Семь друзей». Так назвали его наши коки в честь зимовщиков.
26 июля в 16 часов в широте 78° 15' «Седов» снова вошел в область сплошных торосистых льдов.
Сначала еще встречались совсем ровные, очень тонкие и сильно изъеденные, по-видимому весеннего происхождения, поля. Однако чем дальше забирался корабль на север, тем толще становились льды. Воронин уже не отрывался от своего сорокакратного бинокля на треноге, установленного на верху ходовой рубки.
Мы часами простаивали у носа ледокола, наблюдая за тем, как капитан уверенно форсировал льды.
27 июля я записал в своем дневнике: «Сегодня всех нас волнует отсутствие сведений о местонахождении норвежской экспедиции. Гиршевич предполагает, что они стали сообщаться шифрованными радиограммами. Вечером в точке с координатами 79° 08' северной широты и 51° 47' восточной долготы перед нами снова непреодолимой преградой возникли массивы десятибалльных паковых льдов. Все усилия пробиться вперед были безуспешны. Капитан дал команду встать на ледовый якорь. До Земли Франца-Иосифа осталось всего лишь 120 километров... Настроение у всех седовцев снова стало неважным. Опять возник вопрос: что делать?»
В этот день в нашей кают-компании царила напряженная атмосфера. Руководители экспедиции и командирский состав судна решали, как быть дальше.
— Для меня ясно, что задача, поставленная перед нами, требует ее выполнения. Мы гложем продолжать пробиваться, но в этом случае рискуем ледоколом. В этих льдах мы можем оказаться без винта. А если «Седов» выйдет из строя, на зимовке окажется вся экспедиция, — докладывал капитан.
— Нужно выждать изменения ледовой обстановки, тем более что мы не стои?м на месте, а дрейфуем вместе со льдами и таким образом проходим не менее семи километров в сутки, — посоветовал Визе.
— Может быть, стоит сейчас направить на один из ближайших островов пешую партию — радиста и механика, как это мы проектировали в Ленинграде? — предложил Шмидт.
От этой мысли пришлось отказаться, так как ни одна собачья упряжка не смогла бы пройти с гружеными нартами среди хаотического нагромождения торосов, которые нас окружали.
— В нормальных условиях, возможно, единственно правильным решением было бы ожидание благоприятной ледовой обстановки. Но что будем делать, если надежда нас обманет? Ведь это не исключено. А мы обязаны любой ценой сделать все, чтобы выполнить возложенное на нас задание правительства и трудящихся нашей страны. Я принимаю решение, с которым, надеюсь, вы согласитесь: во что бы то ни стало пробиваться ближе к Земле Франца-Иосифа, а там выслать пешую партию и помочь ей добраться до цели, — после некоторого раздумья решительно заключил Шмидт.
Снова был аврал. Обкалывали лед вокруг судна. Затем «Седов», оставляя следы густого дыма и сажи на идеально белом снегу, двигаясь то вперед, то назад, пробил наконец длинный и широкий канал.
Теперь Воронин готовился вновь вступить в единоборство со льдом. Отступив назад метров на триста, он направил судно на безмолвного врага. Ломая торосы, отлогий нос парохода выскочил на лед. Удар был так силен, что невозможно было устоять на ногах. Но лед, только глухо ухнув, оставался по-прежнему невредимым.
Как бы нехотя ледокол сполз в воду и, отойдя на более дальнюю исходную позицию, бросился в атаку — и опять выскочил на лед.
— Прибавить оборотов сколько можно! — проговорил капитан в переговорную трубку, ведущую в машинное отделение.
Выбрасывая за кормой сноп зеленой воды и битого льда, содрогаясь всем корпусом, ледокол пытался двинуться вперед. Еще несколько усилий, и судно разломило льдину. Со свистом поднялись вверх фонтаны воды. Ледокол дал задний ход. Скрежеща о борт, из воды вынырнули глыбы льда со следами краски от парохода.
«Седов» отступил, с тем чтобы вклиниться в трещину а расширить ее.
Эти схватки со льдом продолжались беспрерывно. За 7 часов ценой невероятных усилий пробились
