выключив передатчик, перешел на прием. Почти целую минуту у нас в радиорубке царило напряженное молчание. Вдруг Эрнст сделал рукой знак.
— Слышу!.. Отвечает нам!.. Это какой-то иностранец, говорит по-английски, — шепотом сообщил мне Эрнст, записывая что-то в журнал, — спрашивает, каким языком я владею и где находится наша станция. Перешел на прием.
Эрнст ответил, что лучше всего знает немецкий язык, что местонахождение нашей станции на Земле Франца-Иосифа на 81° северной широты, и в свою очередь спросил, кто и откуда с ним говорит.
Ответ пришел не сразу. Очевидно, на другом конце произошла какая-то заминка. Затем услышали.
— Дорогие друзья! — передавал собеседник.— По-видимому, мы сейчас перекрыли все рекорды дальней радиосвязи. С вами говорит радист американской экспедиции адмирала Ричарда Бэрда в Антарктиде, в районе Южного полюса, наши координаты 78° 35' 30'' южной широты. Мы находимся у ледяного барьера Росса.
Радисты говорили на фантастическом языке, состоящем из смеси английских, немецких, французских и русских слов. И все-таки понимали друг друга.
Американец рассказал, что у них хорошая погода, стоит летний день, температура хоть и минус 2°, но светит солнце и лед понемногу оттаивает. Он сообщил, что адмирал Бэрд хотел лететь к полюсу, но помешала облачность. В распоряжении экспедиции три самолета. На днях вернулась сухопутная партия из глубины Антарктического материка. Американское судно «Сити оф Нью-Йорк», пройдя Новую Зеландию, приближается к кромке льда. Оно идет, чтобы сменить береговой состав экспедиции. Всего на барьере Росса 42 человека и ни одной женщины. Словом, городок холостяков. Полгода назад прошла полоса шестидесятиградусных морозов.
Кренкель, в свою очередь, рассказал о нашей зимовке.
Около часа длился этот невероятный разговор двух полюсов.
Неожиданная связь с Южным полюсом, естественно, взволновала зимовщиков.
Об Антарктике тогда мы знали очень мало. Открыта она была в 1820 году нашими мореходами капитаном 2-го ранга Фаддеем Фаддеевичем Беллинсгаузеном и лейтенантом Михаилом Петровичем Лазаревым во время кругосветного плавания на шлюпах «Восток» и «Мирный».
В 1911 году Руаль Амундсен открыл Южный полюс, опередив экспедицию капитана английского флота Роберта Скотта, который и погиб там.
Об американце Бэрде мы знали, что в 1926 году он летал к Северному полюсу, но о существовании его экспедиции в Антарктиде и полете к Южному полюсу понятия не имели.
На второй день наша связь с американской экспедицией продолжалась. Американский радист, узнав, что у нас пропала всякая слышимость, предложил посредничать в передаче метеосводок, но наш радист без санкции свыше не рискнул воспользоваться этой любезностью. На третий день связь с Южным полюсом оборвалась.
Конечно, по поводу такой сверхсенсации, как радиосвязь с Антарктикой, было устроено празднество. В этот день Владимир Антонович приготовил селедку под провансалем с «зеленым» луком. Дело в том, что последние оставшиеся от нашего запаса несколько луковиц он высадил в консервную банку с водой и растил их без земли и света. Лук пророс, но перья его были белы как снег. И все-таки это был свежий лук!
Илляшевич поздравил Эрнста с достижением.
— Я человек непьющий, но сегодня позволю себе выпить рюмку за прогресс, — закончил Илляшевич.
— Товарищи! — поднялся доктор. — Я считаю рекорд Кренкеля фантастическим. Связи на такое расстояние человечество еще не знает. Мы вправе считать Эрнста первооткрывателем. Я поднимаю бокал за здоровье нашего и американского радистов.
Неожиданно весьма серьезно заговорил Шашковский:
— Не укладывается в голове все, что произошло... Мы иногда не могли связаться, здесь под боком, с Маточкиным Шаром и Юшаром, и вдруг нам отвечает станция, которая находится в двадцати тысячах километров от нас! Это невероятно, уму непостижимо. Не мистифицирует ли нас какая-нибудь иностранная рация? Может быть, это развлекаются норвежцы с кораблей, застрявших на пути к Земле Франца-Иосифа, а они совсем рядом.
— Жорж, ты смотришь на мир сквозь черные очки, — не согласился Алексин.
— Я высказал свои сомнения. Разыграть нас вполне могли — был такой случай на Новой Земле.
— Это было бы вопиющее безобразие! — сказал Кренкель. — Такими вещами не шутят...
— Я лично согласен с Эрнстом Теодоровичем, но раз появилось сомнение, нам следует воздержаться от сообщения в институт об этой радиосвязи. Надо сначала проверить, есть ли на Южном полюсе экспедиция Бэрда, — решил начальник зимовки.
Эрнст начал проверять. Теперь постоянно он сидел за приемником.
Время шло, и мы уже смирились с мыслью, что нас разыгрывали, как вдруг спустя десять дней, к всеобщей радости, Кренкель сообщил, что ему удалось подслушать одну американскую радиостанцию. Она передавала информацию о том, что Бэрд из-за туманов все еще не может осуществить свой полет к Южному полюсу, что на барьере Росса произведена смена зимовщиков и судно «Сити оф Нью-Йорк» возвращается в Америку.
Все наши сомнения рассеялись. Тут же была составлена радиограмма в Институт по изучению Севера, где мы сообщали о радиосвязи с Антарктикой. По-видимому, Рудольф Лазаревич не сразу поверил, потому что несколько раз просил сообщить подробности. Через несколько дней ленинградская радиостанция передала сообщение ТАСС о нашей связи с Южным полюсом.
Однажды, записывая в дневник события последних дней, я заснул над тетрадью. Сквозь сон мне показалось, будто кто-то бьет молотом в стены нашего дома. Я проснулся. Встал из-за стола. Подошел к окну. В черноте ночи ничего нельзя было разглядеть. Но рев и грохот были такими, точно сталкивались айсберги.
Я прошел в кают-компанию. Там было пусто. Свернувшись в комочек, спал на диване котенок. Медленно, едва заметно раскачивалась висячая лампа. Я решил выйти из дома, чтобы посмотреть, что делается снаружи. Надев полушубок и захватив с собой винтовку, вышел в тамбур. В темноте нащупал крюк, сбросил его. Откуда-то сверху, вместе с ветром, в лицо понеслись тучи снега. Ничего не подозревая, двинулся вперед, но что-то мягкое преградило путь.
Медведь! Я отскочил в угол тамбура. Сорвав винтовку, приготовился встретить его пулей. Прошла долгая минута — никто на меня не нападал. Я достал спички, чиркнул. То, что я увидел, поразило меня больше, чем если бы это был медведь. Передо мной была ровная снежная стена, и только вверху еще зияла темная дыра, в которую неслись снежные вихри.
— Эрнст, вставай! Нас заносит ураган, — проговорил я, входя в каюту Кренкеля.
— Что случилось? —услышал я голос доктора за перегородкой. — Опять полярное безмолвие заговорило?
Через минуту мы все собрались у плохо открывавшейся двери.
— Товарищи, это надо сфотографировать. Тащи аппарат, а я протяну провод с лампой, — обращаясь ко мне, попросил Эрнст.
Пока мы занимались фотографированием, дверь заносило все больше и больше. В кают-компанию все вернулись сосредоточенные, разговоры не вязались. Против обыкновения много курили.
— Если ураган наберет силу, нам придется искать крышу собственного дома в Британском канале, — сказал Шашковский.
— Ничего с крышей не случится, а вот ты лучше подумай, как пойдешь снимать показания приборов. Сегодня, кажется, твоя очередь? — серьезно задал вопрос доктор.
— Моя, — подтвердил Шашковский.
— Георгий Александрович, через два часа, хотим мы или не хотим, а идти в метеогородок должны. Но как выбраться из дома? — спросил Илляшевич.
— Одному идти нельзя, — вмешался Алексин.
— Да, конечно. Сегодня пойдут трое.
В это время появился Кренкель и сказал, что дыра, которая оставалась некоторое время над входной дверью, занесена окончательно.
