и генералу, которые были всем сердцем против нее».
И все-таки это еще не было концом (во всяком случае, там, где это касается Кейса и Вэмисса), потому что вдруг в конце ноября вмешалась погода. Зима напоминала о себе с огромной силой. Дважды штормы размывали причалы. В течение последних нескольких дней стаи уток и других птиц, мигрировавших из России, летели над полуостровом, и, хотя обе армии развлекались, стреляя в небо из винтовок[33], было ясно, что близятся холода. И все же никто (и, определенно, не метеорологи, которые всегда говорили, что ноябрь — это лучший месяц года) не мог ожидать ужаса и суровости метели, обрушившейся на Дарданеллы 27 ноября. Ничего подобного здесь не наблюдалось вот уже сорок лет.
Первые двадцать четыре часа шел проливной дождь, и яростный шторм бушевал над полуостровом. Затем, когда ветер переменился на северный и набрал силу урагана, последовали два дня снега и ледяного дождя со снегом. После этого две ночи стоял мороз.
В секторе АНЗАК на мысе Хеллес солдаты хорошо окопались и были под небольшой защитой окружающих холмов, но в бухте Сувла солдаты были беззащитны. Земля тут была настолько твердой, что вместо окопов на поверхности выкладывались каменные брустверы. Они разваливались при первом же потоке, а на Соленое озеро обрушились ливни, и потоки несли с собой трупы турок, утонувших в горах. Скоро глубина воды в озере составила полтора метра, и по обе стороны фронта позабыли о войне. И турки, и британцы вскакивали на то, что осталось от бруствера, на виду друг у друга и забирались на высокие места, окоченев от холода, пока мимо неслись потоки. Потом, моментально, как весь окружающий ландшафт побелел, исчезла дизентерия вместе с мухами и пылью, но холод был невыносим. В АНЗАК, где многим австралийцам и индусам довелось впервые в жизни увидеть снег, блиндажи были по колено в жидкой грязи, а солдаты, все еще без зимнего комплекта одежды[34], закутывались в свои сырые одеяла. Наступивший мороз был пострашнее любого артиллерийского обстрела. Спусковые крючки заедало, и винтовки отказывались стрелять. На Хеллесе по утрам находили часовых, стоявших на посту с винтовками в руках, замерзших до смерти. Одеяла и простыни настолько промерзали, что их можно было ставить. Грязь повсеместно превратилась в лед, а крыши блиндажей были оконтурены сосульками, твердыми, как железо. На линии фронта царило негласное перемирие, пока солдаты, чтобы уцелеть, занялись элементарными поисками тепла. Военный корреспондент Невинсон описывает, как увидел солдат, ковылявших из окопов по направлению к берегу: «Они не слышали и не могли говорить, а просто оглядывались вокруг, как заблудившиеся волы». Союзникам было даже хуже, чем туркам, потому что три дня ни одна лодка не смогла пристать к берегу, а песок был усеян всевозможными обломками. На Имбросе потонуло три парохода, когда разбушевавшееся море разрушило волнорез и разбило большинство мелких судов, прятавшихся в гавани. Даже субмарина пошла ко дну на мелководье, и единственным признаком жизни на ней был поворачивавшийся время от времени перископ.
30 ноября, когда ветер наконец утихомирился, выяснилось, что армия союзников потеряла десятую часть своего состава. Утонуло 200 солдат, от обморожения пострадало 5000 человек, а еще 5000 стали жертвами по той или иной причине. И опять, уже в угрожающей форме, встал вопрос об эвакуации. Многие из желавших остаться теперь не думали ни о чем ином, как об отъезде из проклятого места. Но могли ли они отойти? Не следовало ли оставаться и довести дело до конца? Кейс считал именно так. Он еще не был побежден.
Как только де Робек уехал, они с Вэмиссом вернулись к морскому плану, и в Адмиралтейство ушла еще одна телеграмма с призывом принять его. Потом они взялись напрямую за Монро. Монро проявил терпение и выдержку, но ни один аргумент не мог поколебать его неодолимое убеждение в том, что войну надо выигрывать во Франции. «Ладно, — сказал он в ходе одной из долгих дискуссий с Кейсом, — если все получится, вы войдете через пролив в Мраморное море, и мы займем Константинополь. И какая будет от этого польза? Что потом? Это не поможет нам выиграть войну. Франция — это единственное место, где можно разбить Германию. Полезен лишь тот солдат, который убивает немцев во Франции и Фландрии».
Кейс напомнил ему, что если эвакуировать армию из Галлиполи, то она отправится в Египет, а не в Германию. Монро ответил, что не верит, что Египет находится в опасности. «Я тоже, — ответил Кейс, — но правительство намерено послать армию именно туда».
После своего краткого визита Монро больше не возвращался на полуостров, а его начальник штаба вообще ни разу не ступил ногой на берег. И тем не менее, они придерживались твердых взглядов относительно тактической обстановки. Позициям союзников недостает глубины, утверждали они. Кейс отвечал, что море очень глубоко, где еще можно использовать флот, чтобы скрытно и быстро высадить своих солдат? И все равно, говорил Монро, уже слишком поздно думать о наступлении. Не было бы поздно, возражал Кейс, если бы Монро действовал тогда, когда впервые приехал сюда месяц назад. И даже сейчас еще не поздно.
И так продолжалось раз за разом, и никто не менял своего мнения. После одной из своих вспышек Кейс попытался ослабить напряжение, поинтересовавшись, как нога генерала. «Скоро все будет в порядке, — ответил Монро, — чтобы встать и пнуть кое-кого по корме». — «Конечно, вы имеете в виду турок?» — поинтересовался Кейс. Но Монро не имел в виду турок.
Не добившись результата в штабе, Вэмисс и Кейс попробовали вновь договориться с Бёдвудом и его подчиненными генералами. Здесь им повезло больше, потому что солдаты были глубоко потрясены штормовой погодой и опасности отхода перевешивали опасности удерживания позиций. Более того, из турецких окопов шло много дезертиров, что свидетельствовало о том, что боевой дух противника пал очень низко.
На совещании в Имбросе несколько командиров заявили, что они готовы пересмотреть свое отношение к выводу войск. На эти маневры Монро ответил тем, что запретил Бёдвуду и другим генералам вести без его ведома какие-либо дискуссии с Вэмиссом и Кейсом.
Но своих настоящих союзников эти два моряка нашли в Лондоне. Лорд Керзон, бывший членом Комитета по Дарданеллам (ныне еще раз переименованного в Военный комитет), вдруг стал проявлять повышенную активность. Он был возмущен перспективой больших жертв при эвакуации, и в убедительной форме напомнил кабинету, что среди генералов на Галлиполи нет полного единодушия. Монро стоит на своем, отмечал Керзон, но он составил свое мнение за сорок восемь часов поездки на место после прибытия на полуостров, после поверхностного знакомства с фронтом. Другие генералы не раз меняли свое мнение и могут сделать это вновь.
Этому шагу нашлось подтверждение в виде второго документа от Хэнки, который вернулся на свое место секретаря Военного комитета. Если войска будут выведены, возражал Хэнки, Турция получит возможность бросить все свои силы на Россию и британские владения на Ближнем Востоке. Даже возникает опасность того, что Россия подпишет сепаратный мир. Он заявлял, что поскольку десант в Салониках потерпел неудачу, то новые дивизии, направляемые для его подкрепления, следует вместо этого послать в Галлиполи. Эта идея пришлась по душе Китченеру. Даже в этот одиннадцатый час он вновь был готов изменить свое мнение, и к Вэмиссу ушли телеграммы с вопросом, может ли он перевезти войска из Салоник в Галлиполи. Кейс поспешил в Салоники, чтобы сделать необходимые приготовления.
Монро тупо держался своего. «Нет, — заявил он, — я все равно не могу атаковать». Даже если он получит эти подкрепления, он не сможет их использовать. Тем не менее, в первый раз он был тронут, и как-то, расслабившись, Линден-Белл сказал Кейсу: «Да, мы это имеем в виду, мы собираемся этим заняться, вы своего добились». Это было 4 декабря, и агония затянулась на короткое время, в тот период, как в Лондоне кабинет все еще колебался и искал подсказки.
Решающий голос в голосовании оказался на стороне французов и русских: они заявили британцам, что Салоники оставлять нельзя, и 7 декабря кабинет окончательно решил «сократить фронт путем эвакуации войск из сектора АНЗАК и Сувлы». Вэмисс был поражен, услышав эту новость. Он послал серию телеграмм в Лондон, утверждая, что, если необходимо, флот готов «действовать в одиночку». «Поэтому для армии остается практически полностью перерезать турецкие коммуникации, уничтожить большие склады на берегах Дарданелл», — писал он. «Мысль об эвакуации, — доказывал он Бальфуру. — высмеивается самими солдатами в Галлиполи, особенно в АНЗАК. Следует посоветоваться с Бёдвудом».
Но уже было слишком поздно. Адмиралтейство не решалось действовать в одиночку, особенно когда де Робек находился в Лондоне и давал противоположные советы. 10 декабря оно еще раз отклонило призывы Вэмисса. И хотя он еще несколько дней продолжал спорить, он был побежден, а Монро выиграл.
