человек, и сюда следует добавить 5000 животных, 2000 автомашин, около 200 орудий и огромное количество запасов на складах. Было совершенно непрактично пытаться вывезти всю армию за одну ночь, потому что для войск не было ни места на берегу, ни достаточного количества судов для перевозки на острова. Точно так же отпадал вопрос об отходе с боями: в один момент вражеские орудия, ведущие огонь с холмов, разрушат все надежды на посадку на корабли.
План, принятый окончательно, был большей частью заслугой полковника Эспиналя, который сейчас служил бригадным генералом в штабе Бёдвуда, и подполковника Уайта, австралийца из АНЗАК. Они предложили постепенный и тайный вывод в течение нескольких ночей подряд, пока наконец не останется совсем маленький гарнизон. И эти последние, «храбрейшие и самые стойкие парни», должны были использовать свой шанс оторваться от турок до того, как те догадаются, что происходит. Это означало, что операция достигнет высшей точки напряжения в последние часы (бурное море может все разрушить, при турецкой атаке все окажутся беззащитными), но все равно не было видно другого пути.
И начался период интенсивной подготовки. Вновь на островах стали собирать флотилию из малых кораблей. В Египте были готовы двенадцать тысяч кроватей в госпиталях, а пятидесяти шести временным госпиталям на судах было приказано находиться в готовности принять раненых с берега — большие лайнеры «Мавритания», «Аквитания» и «Британик» поплывут прямо в Англию. За работу по ремонту причалов, уничтоженных ноябрьскими штормами, принялись группы инженеров[35] , и был составлен детальный график, по которому каждый человек обязан был знать, что ему делать.
Практически все зависело от секретности и погоды. Секретность сейчас была даже более важна, чем в дни перед десантами, и в штабе Бёдвуда не исчезала тревога, что какой-нибудь солдат, умышленно или нет, может выдать планы. Морской патруль закупорил острова от греческих каиков, привозивших товары с континента, а на Имбросе был поставлен кордон вокруг деревень под предлогом возможной вспышки чумы в этих местах.
И посреди всех этих предосторожностей лорд Милнер и прочие взялись открыто обсуждать всю проблему эвакуации в палате лордов в Лондоне. Общеизвестно, заявил лорд Милнер, что генерал Монро рекомендовал эвакуацию. Не отправился ли Китченер в Дарданеллы, чтобы предложить другое мнение? Или Китченер намерен сам командовать операцией? Это была все та же старая дикая беспечность, по которой люди адресовали письма в «Константинопольскую группировку», когда Гамильтон впервые собирал армию в Египте, а на Имбросе планировщики операции в штабе Бёдвуда ничего с этим не могли поделать. К счастью, правда, турки и германцы не могли поверить, что британцы столь небрежно выдают свои планы. Позже они признались, что рассматривали дебаты в палате лордов как пропаганду.
Погода менее поддавалась контролю. Метеорологи говорили, что она должна продержаться до конца года, и можно было только молиться Богу, чтобы они оказались правы. Один хороший южный порыв в последнюю ночь мог разрушить все предприятие.
Оставалась еще одна важная вещь: поведение самой армии. 12 декабря солдатам на Сувле и в АНЗАК в первый раз сообщили, что предстоит вывод, что кампания для них заканчивается. Люди были ошеломлены. Даже те, кто догадывался, что должно произойти что-то подобное, были озадачены, и, вероятно, это было более чем удивление. Это был неясный страх, ощущение, что происходит позорный и неестественный поворот событий. У большинства, несомненно, эти мысли уступили место чувству облегчения, и они были просто рады получить инструкции и убраться. Другие, и их было очень много, возмущались. У них тоже, как и у Руперта Брука, перед глазами стоял Константинополь, и они так же, как он, восклицали, уехав из Египта лишь восемь месяцев назад: «О боже! Я раньше никогда не был столь счастлив!» Все это было стыдно вспоминать сейчас, какое-то абсурдное и детское возбуждение, но появилась горечь бесконечных разочарований, смерти и трат, которые произошли за это время.
Последовала простая и быстрая реакция, и, возможно, она была порождена желанием избавиться от позора поражения, создать искусственный шанс для героизма, поскольку план такового не предусматривал: солдаты приходили к своим офицерам сотнями и просили оставить их в числе последних, кто будет покидать полуостров. Это был всего лишь жест, желание хоть как-то утолить гордыню, отдать дань уважения погибшим товарищам, но люди говорили об этом вполне серьезно. Ветераны возражали, что именно они заслужили это право, а вновь прибывшие настаивали, что им следует дать последнюю возможность отличиться. А поэтому не было необходимости искать добровольцев, чтобы оставаться в окопах до конца. Стояла лишь проблема выбора.
Но сейчас больше, чем героизм, требовались находчивость и дисциплина. Во вторую неделю декабря начался первый этап эвакуации. Каждый вечер после заката в анзакскую бухту и в залив Сувла входили флотилии барж и малых судов. И всю ночь шла лихорадочная работа: на борт грузили войска, животных и орудия. Первыми шли больные, военнопленные, а потом, все больше и больше, пехота. Солдаты молча спускались из окопов, их ботинки были обмотаны в мешковину. Звук шагов заглушался одеялами, выложенными на причале в несколько слоев. Наутро маленький флот исчезал, и все возвращалось в прежнее состояние. Как обычно, на причалах выгружались солдаты и запасы, те же самые команды мулов, нагруженных ящиками, пробирались к фронту от берега. И турки никоим образом не могли догадаться, что ящики на спинах мулов пусты или что высаживавшиеся солдаты — это специальная группа, чьей обязанностью было каждую ночь в темноте подниматься на борт, а потом каждое утро возвращаться на берег для того, чтобы ввести противника в заблуждение. Другой трюк был проделан с пушками. Каждую ночь стрельба прекращалась вскоре после наступления темноты с тем, чтобы дать туркам возможность привыкнуть к тишине и не догадаться, что в последнюю ночь происходит что-то неладное, когда последние солдаты покидают окопы. Точно так же пехоте было приказано не прекращать ружейного и пулеметного огня.
В конце второй недели декабря работа по этим предварительным этапам эвакуации успешно продвигалась.
Погода не менялась. Турки, очевидно, все еще ничего не подозревали и не предпринимали попыток атаковать. Но ряды британцев становились все тоньше и тоньше, и для того, чтобы поддерживать обман, по пыльным прибрежным дорогам отправляли колонны солдат и обозы, как и в прежние дни. Не была свернута ни одна палатка, а оставшиеся артиллеристы стреляли в два раза чаще и непрерывно перемещали свои батареи с одного места на другое. Вечером и утром загорались тысячи костров, на которых якобы готовилась пища. Все дневное время авиация союзников летала вдоль побережья в готовности отогнать любой германский самолет, который вдруг решится провести разведку.
15 декабря началось ускоренное выполнение плана. Всю ночь пароходы и баржи сновали взад-вперед между островами и берегом, и даже линкоры стали использоваться для транспорта. На берегу были приготовлены к уничтожению огромные кучи одежды, одеял, ботинок, фляг, шерстяных перчаток, тарполиновых покрытий, мотоциклов, консервированных продуктов и боеприпасов. Сотни ненужных мешков с мукой были политы кислотой, и, чтобы обезопаситься от пьянства, командиры частей вылили в море запасы ликера.
Утром 18 декабря офицеры, отвечавшие за погрузку войск, доложили, что половина контингента на плацдарме, то есть около 40 000 человек, и большая часть оборудования перевезены. И сектор АНЗАК, и Сувла превратились в наполовину опустевшие пчелиные соты, а солдаты, в них еще остававшиеся, были под большой угрозой вражеского нападения. «По ночам чувствуешь себя ужасно одиноко, — писал один британский солдат в дневнике. — Рядом ни единой души. Только возбуждение помогает нам оставаться на ногах, несмотря на усталость».
Сейчас все было готово к финальной стадии. В ночь на субботу 19 декабря предстояло эвакуировать 20 000 солдат, а в воскресенье, известное в плане операции как ночь «Z», — последние 20 000 человек должны были покинуть берег. У каждого была одна мысль: «Только бы продержалась погода!» Весь этот период солдаты на плацдарме мыса Хеллес, лишь в 13 милях отсюда, ничего не знали о происходящем.
Утро в субботу было отмечено мягким бризом, но море оставалось спокойным. Ночью в АНЗАК случилась небольшая тревога, когда вдруг вспыхнула одна из свалок на берегу, и все садившиеся на корабли солдаты застыли в ожидании, раскроется ли наконец операция. Но все обошлось.
Весь долгий день солдаты молча занимались последними приготовлениями. В туннель под турецкими окопами у подножия Чунук-Баира была заложена тонна взрывчатки и подготовлена к детонации. На грунте были разбросаны обычные мины и мины-ловушки, а чтобы в последнюю ночь на них не подорвались свои
