В зале заседаний тем временем Мельбурн, оканчивая свою речь, прокричал: «Почему бы не перестать говорить об этом?», стукнул по кафедре, как бы ставя этим точку, и занял свое место.
Гинея перешла от лорда Грейнджера к лорду Теннанту.
— Ровно три, сэр, — заметил Грейнджер. — Ваше предсказание не сбылось.
— Ну, на это я скажу, что мой выигрыш можно потратить в парламентском баре, где мы вместе пропустим по рюмочке, как насчет этого?
— Должен отказаться, сэр, от столь соблазнительного предложения, — сказал Грейнджер, — я приглашен на обед к лорду Квимби в Ноттинг-хилл как раз сегодня вечером, и его светлость обещал позаботиться о развлечениях самого
XXXVI
? Осторожно, Ваше Величество, — сказал Мельбурн, указывая путь королеве. Он поднял свой факел выше, чтобы свет распространялся как можно дальше.
Премьер-министр шел впереди, Мэгги Браун была последней. В середине шла королева, неся свой меч так, как показала ей Мэгги. «Это касается только Корпуса защитников, сударыня, — сказала она, передавая ей шарф, который должен был скрыть лицо, и шляпу-треуголку, которую нужно было надвинуть на глаза, — башня хорошо охраняется йеменскими гвардейцами, как вы знаете, которые привыкли к тайным посещениям, и тем не менее даже они не допускаются к информации, касающейся угрозы со стороны демонов».
Мельбурн провел их как можно быстрее мимо стражи у ворот, Виктория шла с опущенной головой. Они вошли во двор замкового комплекса и быстрым шагом двинулись к одной из башен. Здесь они взяли факелы и начали спуск по каменным ступеням лестницы; воздух становился все более спертым и затхлым, по мере того как они все глубже забирались в подземелье.
— Скоро мы попадем в Маячную башню, — сказал премьер-министр, когда они уже подходили к последним ступенькам. — Ваше Величество, вероятно, вспомнит, что она сильно пострадала при пожаре 1774 года. Все считают, что восстановить ее так и не удалось и сейчас она пустует, но на самом деле мы просто позволили публике думать, что так оно и есть, чтобы нам можно было использовать ее для своих целей.
— И в чем они заключаются? — спросила Виктория, когда Мельбурн остановился, чтобы открыть дверь у подножия лестницы.
— Допросы, — ответил он.
Теперь они находились внутри темных подвалов лондонского Тауэра, глубоко под землей. Виктория, внезапно осознав расстояние, отделявшее ее от поверхности, инстинктивно взглянула вверх и увидела башню, уходящую далеко-далеко вверх над их головами. В первый момент королева просто утратила ориентацию в пространстве, так как помещение освещал огонь маяка, горевшего наверху, и казалось, что чья-то гигантская рука залезла в башню и вынула все ее внутренности.
Неровный свет факелов подчеркивал массивность каменных блоков, отбрасывая их тени на потемневшие, закопченные стены. Вверху были окна, и сквозь них Виктория могла видеть сероватое ночное небо. Переведя взгляд ниже, она заметила странные угловатые выступы на стенах, будто висевшие в воздухе, но потом сообразила, что когда-то это были каменные ступеньки, которые вели на разные уровни башни, разрушенные при пожаре. Кое-где на стенах, с интервалами, виднелись остатки картинных рам, обгоревшие и согнутые, тем не менее каким-то чудом еще державшиеся на стенах, презирая время.
Ей потребовалось некоторое время, чтобы свыкнуться с размерами помещения, где она теперь находилась, и ее внимание привлекли резкие звуки громко каркавших снаружи ворон, так что Виктория чуть не забыла, что ей ответил Мельбурн.
Но потом она все-таки вспомнила.
Мельбурн уже спускался по следующему лестничному пролету к каменному полу, самому нижнему уровню башни. Там были только толстые столбы, некогда поддерживавшие своды, теперь похожие на пни, лишенные веток и листьев.
Виктория последовала за ним, и когда спустилась, то заметила на полу кое-что еще: аппарат. Коричневый, ржавый, снабженный хитрыми приспособлениями.
— Пыточный? — спросила она.
— Какое некрасивое слово, сударыня, — запротестовал Мельбурн, — я предпочитаю называть это средством принудительного допроса.
— Это пытка, — повторила королева.
— В любом случае, — сухо сказал Мельбурн, — он используется только в случаях государственной измены, и только для получения информации, которая жизненно важна из соображений безопасности.
— Боюсь, Ваше Величество, что бывают обстоятельства, когда нельзя быть слишком щепетильным, — подала голос Мэгги Браун, — допустим, когда есть угроза войны.
— Извините, — сказала Виктория, — полагаю, надо всегда быть разборчивым в средствах. Лорд Мельбурн, все это… оборудование… Это ведь пыточный аппарат?
— Боюсь, что так, Ваше Величество, — ответил Мельбурн.
— А это? Это зачем? — и она указала на ближайшую к ней вещь: это был небольшой деревянный ящик с дверцей и висячим замком на ней.
— Его называют «Стойка смирно», сударыня, — сказал Мельбурн, — он держит человека неподвижным, и это доставляет огромные мучения. Когда он не может пошевелить ни одним мускулом.
— Это варварство, — сказала Виктория.
— Мы совершенно с этим согласны, — ответил Мельбурн, разведя руками. — Поверьте, мы ни в коем случае не идем с легкостью на такие вещи.
— Такие? — спросила королева.
К двум столбам были приделаны наручники, соединенные с крюком на уровне их голов. Как пояснил Мельбурн, их использовали, чтобы у подвешенного ноги не касались земли.
— А это, Ваше Величество, — сказал он, ткнув пальцем на дьявольскую металлическую штуковину, — те самые тиски под названием «Дочь мусорщика», которые изобрел сэр Уильям Скеффингтон, в правление короля Генриха VIII.
Он указал на металлические кольца внизу: «Ноги помещают сюда, а руки сюда, и тело сдавливается, вызывая ужасную боль от того, что голова не получает притока крови».
Виктория была в ужасе, но уже устремилась вперед, к большому предмету вроде бюро, стоявшему у столба. Его формы, грубо вытесанные, напоминали человеческую фигуру. Виктории пришла мысль, что это напоминает одну из тех русских кукол, какими она играла в детстве. Гигантский вариант. В нем была дверь, наполовину открытая.
А потом она увидела шипы.
— Ах да, Ваше Величество, — сказал Мельбурн, — это железная дева.
Жутко завороженная, она подошла ближе, чтобы рассмотреть инструмент. Внутренняя поверхность действительно была утыкана шипами, включая дверь, которую Мельбурн распахнул настежь.
— Несчастную жертву ставят внутрь, и дверь закрывается, медленно, — объяснял он, — уколы этих шипов поначалу кажутся нестрашными, но в действительности их размещение рассчитано так, чтобы они втыкались в тело именно там, где находятся болевые точки, и это мучительно, однако не смертельно.
Виктория тряхнула головой. Но на этом не закончила, спросив еще о зловещего вида пародии на стул, утыканный шипами, на который жертву принуждали сесть. Его можно было нагревать, как сказали ей, чтобы доставить особенно мучительную боль.
Затем последовал Испанский Осел, металлический клин, напоминающий край широкого ножа. Жертву принуждали подпрыгивать на нем, скакать на воображаемом осле, а на ноги вешали гири, которые заставляли клин все больше врезаться в тело.
Здесь были приспособления для раздробления колен, ударов по черепу, вырывания языка, вырезания полос кожи с груди; был и «горох» — шарики с трубкой, которые вставляли в тело через задний проход или
