которое мне никогда не предлагали, сидел Гремлин.
Мы поздоровались, после чего секретарша одарила нас с боссом кофе, а мистера Гремлина — бокалом вина. Странное предпочтение для начала рабочего дня. Или Гремлин у нас еще не работает? Тогда какого черта он сидит тут с таким видом, будто хозяин кабинета — именно он?
— Ну, мистер Громов, что вы придумали по интересующему нас поводу?
— Честно говоря, ничего, — сказал я, мысленно распрощавшись со своей работой. Впрочем, я за нее не слишком и держался. Особенно теперь, когда знал, что скоро наша штаб-квартира подвергнется атаке хранителей. — Я считаю, что мы не должны вмешиваться в прошлое и изменять его.
— Почему? — удивился Гремлин. Искренне так удивился, не наигранно.
— Потому что тем самым мы можем изменить настоящее.
— Но мы меняем настоящее каждый миг, каждую секунду, — сказал он. — И даже не замечаем этих перемен. Перемены — вот преимущество смертных перед неизменными богами Олимпа. Именно из-за неспособности меняться… их ждало забвение.
Как-то он странно рассуждает. И сделал почти незаметную, но все же паузу перед словом «их». Как будто хотел сказать другое слово. «Нас».
— Вы говорите так, словно точно знаете, как было дело.
— Поверьте мне, знаю из первых рук, — сказал Гремлин. — Давайте поговорим начистоту.
— Как правило, это лучший способ разговаривать, особенно если хочешь о чем-то договориться.
Гремлин улыбнулся. Зубы у него были белые.
— Люди и боги, — сказал Гремлин. — Боги и люди. Кто появился раньше и кто кого создал? Думаю, что нам уже никогда не узнать правильного ответа на этот вопрос. Были ли люди потомками богов или богов сотворила вера людей? А так ли это важно? Долгое время люди и боги жили в симбиозе, и, поверьте мне, это был взаимовыгодный симбиоз. Люди приносили богам жертвы, а боги помогали людям. Но помогали не всем подряд, а только достойным. Боги жили среди смертных, любили и ненавидели их, и так продолжалось довольно долго, пока смертные не решили, что боги им больше не нужны. Постепенно вера становилась все слабее, пока не исчезла совсем. Опять-таки мы не знаем, из-за чего это произошло.
— Я знаю, — сказал я. — Из-за вас. Вы вели себя не так, как положено богам. Вы были мелочны, коварны и мстительны. Вы видели в людях игрушки для своих игр. Возвышая одного, вы втаптывали в грязь тысячи других.
— Так происходит всегда, — сказал Гремлин. — Когда человек возвышается сам, даже без нашей помощи, он все равно втаптывает в грязь тысячи. Я вижу, вы уже поняли, кто перед вами.
— Только в общих чертах, — сказал я. — Вы — бог, древний идол, прошедший по темпоральному туннелю и прекрасно себя чувствующий в нашем климате. Даже костюм современный надели. Но кто вы конкретно? Как вас зовут? Не говорите, попробую угадать сам. Не слишком привлекательны, значит, не Аполлон. Молоды, значит, не из старших. Пьете вино с самого утра. Дионис?
Гремлин покачал головой.
— Слишком умны для бога пьяниц. Не хромаете, значит, не Гефест. Да и вообще на кузнеца вы не слишком похожи. Значит, остается только одно. Гермий.
Гремлин-Гермес насмешливо склонил голову.
— Я говорил с Аполлоном, лавагет.
— Забавно, раньше ты бы сказал «Аполлон говорил со мной». Но я не удивлен. Он приходил и ко мне.
— Он хочет, чтобы мы атаковали ночью, в нарушение уговора.
— Хочет. Я ему отказал.
— Знаю. Поэтому он пришел ко мне с предложением убить тебя. Говорил, что у Дарданской ветви наследования есть шанс вернуть себе власть, говорил, что поддержит меня как покровитель нашего города.
— Мне ждать удара в спину?
— Тьфу на тебя, лавагет. Если бы я хотел убить тебя, то ударил бы в грудь.
— Мне повернуться?
— Не стоит. Я послал Аполлона в Тартар.
— Я тоже. Почему мы с тобой еще живы?
— Потому что мы не боимся Феба, наверное. Он покровитель нашего города, Гектор, но сейчас меньше всего он думает о пользе Трои. У него какие-то свои цели, не понятные нам. Ему неважно, будет ли стоять город. Ему важнее гибель ахейцев.
— Вот по этому поводу я и хотел с тобой побеседовать, Анхисид. Сюда идут хетты.
— Много?
— Тысяч пятьдесят, не меньше.
— Они решили прийти нам на помощь? После стольких месяцев бездействия?
— Не думаю. Скорее они услышали о смерти Приама и хотят получить подтверждение клятв от его преемника.
— Что ты будешь делать, Гектор? С хеттами мы разобьем ахейцев за день.
— И снова окажемся их данниками. Я не хочу опять оказаться в кабале. Ведь раньше мы их били.
— Твой отец был странным, Гектор. Он склонил голову перед хеттами, зато готов был умереть, но не сделал этого перед Микенами. Хотя Микены ближе к нам, чем Хаттуса.
— А хетты не пришли к нам на помощь. Я думаю, не придут и сейчас. Они будут ждать исхода войны, а потом навалятся на победителя. Троя всегда была для них чужим городом. Им выгоднее построить здесь свой порт, чем получать дань от нас. В лучшие времена мы могли бы с ними сражаться, но сейчас… Мы можем выстоять против ахейцев. Возможно, мы сможем выстоять против хеттов. Но против и тех и других мы не выстоим. Похоже, крепкостенному Илиону конец.
— Вы давно живете без богов, вы привыкли так жить, — говорил Гермес. — Но мы готовы предложить вам другой вариант жизни. Вы часто жалуетесь на несправедливое устройство мира, а мы готовы подарить вам божественную справедливость. Новый мир, где не будет страха смерти, ибо царство Аида — это не пустые слова. Мир, где на молитву в храме наконец-то будет дан ответ. Мир, где боги будут рядом с людьми, а потому будут слышать и понимать их. Там, в прошлом, мы были слабы и немощны. Здесь мы сможем развернуться, показать вам нашу истинную мощь.
— И молнии будут разить с неба, а жители Калифорнии будут приносить в жертву Посейдону голливудских красоток?
— А оно вам надо? — ухмыльнулся Гермес. — К чему тащить в новый мир старую рухлядь? Обойдемся без папы и дяди, я думаю. Они слишком древние экспонаты, потеряли гибкость мышления и не смогут перестроиться и приспособиться к новым реалиям. Слишком импульсивны и эмоциональны. Вот,
