– Твои аналитики уже просчитали, сколько мы протянем?
– Довольно долго, если все будет идти так, как идет. Вторая волна достигнет нас через полгода, потом, учитывая, сколько у человечества планет, мы будем терять по несколько систем в месяц. Так что мы можем протянуть от трех до шести лет, если тарги не выкинут какой-нибудь новый фокус, а они могут быть на это способны. Но похоже, что человечество будет умирать долго и мучительно.
– Три года – это неплохо. Я думал, у нас гораздо меньше времени.
– Ты еще успеешь насладиться семейной жизнью, – сказал Юлий. – Но восьмерых детей заводить я тебе не советую. Даже одного бы не советовал, если ты не мазохист.
– Хорошая речь из уст императора. Оптимистическая.
– Не так уж много людей на этой планете, с которыми я могу говорить откровенно. По правде, ты – второй.
– А Винсент? Я думал, он – нормальный парень.
– Нормальный. Но у него свой геморрой.
– К тому же он не пилот и не дворянин, зато он поганый уибэшник, и полностью доверять ты ему не можешь, – сказал Клозе. – Первый человек – это Пенелопа?
– Да.
– Как она в целом? Держится?
– Даже лучше, чем я.
– Хорошая девочка.
– Даже пальцем ее не трогай, кобель.
– И не собирался. Слушай, у меня есть последний серьезный вопрос.
– Валяй.
– Ты сидишь на самом верху и должен быть знаком с общей картиной лучше, чем кто-либо другой. Скажи, у нас есть хоть какой-то шанс победить? Хоть мизерный, призрачный, но шанс?
– Это на самом деле серьезный вопрос. Полагаю, что он требует серьезного ответа.
– Хотелось бы.
– Для того чтобы появился хотя бы мизерный и призрачный шанс, нам нужно чудо, – сказал Юлий. – Хорошая новость состоит в том, что у меня есть на примете один потенциальный чудотворец. Я тебя с ним потом познакомлю. Он, конечно, прыщавый юнец, но я сделал его офицером и дворянином. Если кто-то и способен подарить нам шанс, так это он.
– Как его зовут?
– Бо.
– Коротко и хлестко. Мне нравится. Я ничего не имел бы против, если бы меня самого звали Бо.
– Ты все еще не в ладах с Генрихом?
– Ненавижу это чертово имя, – сказал Клозе. – Хуже него только Дитер.
– А как насчет Фрица?
– Тоже погано. Я – немец, но ненавижу немецкие имена. Герхард. Пауль.
– Я – вроде бы британец, а зовут меня Юлий.
– У поколения наших родителей были странные пристрастия к выбору имен, – сказал Клозе. – Твоей-то семейке уж точно в этом отношении не повезло… Прости, это я затупил.
– Ерунда, – сказал Юлий. – Нам правда не повезло.
– Помнишь Стивенса? – спросил Клозе.
– Помню.
– Он отлетал свое.
– Жаль.
– И Орлов.
– Жаль. Я чувствую себя виноватым, потому что не желал ему такой участи.
– Ты думал, я за ним присмотрю? Как ты когда-то присматривал за мной?
– Наверное.
– Прости, я не смог. Вся моя эскадрилья погибла, а я жив.
– Ты чувствуешь себя виноватым?
– Я скорблю, – сказал Клозе. – Но виноватым я себя не чувствую. Это плохо? Это значит, что я не гожусь в командиры?
– Нашел кого спрашивать. Я до сих пор не знаю, гожусь ли я в императоры.
– А ты чувствуешь себя виноватым?
– За каждую смерть.
