— Какой револьвер? — переспросил Роланд, и только тут Реджи увидел, что традиционного пояса с оружием на центральной фигуре их ордена нет.
— Где твои револьверы? — спросил Реджи. — Ты что, забыл лицо своего отца? Какой же ты стрелок, если ходишь без револьверов?
— Подумай, кому ты хамишь, приятель, — сказал Роланд.
— Да мне по фиг, — сказал Реджи. — Что ты мне сделаешь, если у тебя даже оружия нет?
— В мои времена все было не так, — вздохнул Роланд. — Мы уважали старость независимо от того, какого размера пушками она пользовалась. И не таскали с собой целые оружейные склады в чертовых саквояжах. Мы умели обходиться тем, что есть, и неплохо справлялись со всем, что нам выпадало.
— Черт побери! — сказал Реджи. — Как же мне надоело старичье с их постоянными нотациями. Где я могу найти твой левый револьвер, отец?
— Нигде, сынок, — сказал Роланд.
— Как прикажешь тебя понимать? — спросил Реджи.
— Как хочешь.
Реджи схватился за пояс и обнаружил, что его револьверы тоже отсутствуют. Он оглянулся в поисках своего саквояжа, но не нашел и его.
— Я тебе сейчас в глаз дам, отец, — пообещал Реджи Роланду. — Где мои железки?
— Они тебе не понадобятся. Здесь не в кого стрелять.
— Заколебал, — вздохнул Реджи и выполнил свое обещание насчет глаза.
Он очнулся на пыльном полу святилища. Ни речки, ни Святого Роланда рядом не оказалось, зато тяжесть револьверов привычно оттягивала пояс. Тело болело так, словно по нему пробежалось стадо испуганных мамонтов.
— Еще две дырки, — пробормотал Реджи. — Если все будет продолжаться в таком духе, скоро я стану похожим на дуршлаг.
Он встал на четвереньки, порылся в саквояже, нашел болеутоляющее и проглотил сразу половину упаковки.
— Я бы на твоем месте носил бронежилет, — посоветовала статуя Святого Роланда, сходя с постамента.
— Он меня полнит, — ответил Реджи. — Гони ствол.
— Разве тебя не удивляет разговаривающая статуя?
— Нет, — сказал Реджи. — Меня уже ничего не удивляет. Ствол гони.
— Зачем?
— Вселенная в опасности.
— Первое правило стрелка — никогда не расставаться со своим оружием.
— Ты не стрелок, — сказал Реджи. — Ты — статуя, и на тебя наши правила не распространяются.
— Да ну? — удивился Роланд. — Даже несмотря на то, что я эти правила сам придумал?
— Я устал от дискуссий, — сказал Реджи, и его рука легла на рукоять револьвера.
— Уж не собираешься ли ты в меня стрелять? — изумился Святой Роланд.
— Только если ты меня вынудишь.
— Не верю, — сказал Святой Роланд.
— Я тебя удивлю. — Реджи выхватил револьверы и открыл огонь.
Он очнулся на ведущих к святилищу ступеньках. Трое местных стрелков стояли над ним и поигрывали револьверами в своих старческих руках.
— Живучая молодежь пошла, — сказал один из них.
— Не говори, — согласился второй. — Живучая. Но недостаточно прыткая.
— Достали, — сказал Реджи. — Я же вас всех поубивал.
— Нас нельзя убить, — сказал согнутый в дугу стрелок. — Мы — стражи этого места и составляем с ним единое целое.
— Тогда я тут все спалю, — пообещал Реджи.
— Неужели рука поднимется?
— И поднимется, и опустится, — сказал Реджи. — Вы мне надоели, ребята.
— А уж ты-то как нам надоел!
Сухо щелкнули взводимые курки револьверов.
Он очнулся в тире.
В лицо ему уставился добрый десяток разнокалиберных стволов, а сам он находился на одной линии с мишенями.
— Посмотрите на этого человека. — (Реджи сразу узнал голос своего учителя по огневой подготовке, Стэна Магнума.) — Он — худший из всех стрелков, которые когда-либо покидали стены нашей обители. Он убивал своих братьев, нарушая четвертое правило, и он осмелился вернуться сюда, хотя это строжайше запрещено нашим кодексом. Своими действиями он попрал все, во что мы верили и чему его учили. Какой кары заслуживает этот предатель?
— Смерти, — ответил хор голосов.
Реджи машинально ощупал пояс и обнаружил, что он опять безоружен. Его это не взволновало — он давно уже не верил в реальность происходящего.
— Пли! — скомандовал он.
Прогремел оглушительный оружейный залп.
— Обалдеть, — сказал Реджи. — Столько народу, и ни один не попал. Мельчаете, стрелки.
После второго залпа он уже не мог разговаривать.
Реджи снова очнулся в святилище.
Скривившись от боли, он дополз до ближайшей стены и привалился к ней. Какое-то время он ждал появления других стрелков, старых стрелков, самого Святого Роланда или его говорящей статуи.
Ничего не произошло.
— Слава револьверу и всем патронам в его барабане, — пробормотал Реджи. — Неужели я вернулся в реальность?
Статуя не проронила ни слова, и Реджи воспринял ее молчание как знак согласия.
— Не знаю, что ты мне пыталась сказать этими глюками, — обратился Реджи к Вселенной. — Но никакого чувства вины я не испытываю. Совершенно.
Идея с болеутоляющим из второго глюка показалась ему довольно здравой, и Реджи принял целую горсть таблеток. Боль отступила.
Реджи перевязал свежие раны, полученные в перестрелке со старичьем, глотнул еще виски. Принимать таблетки вместе со спиртным было не совсем разумно, однако Реджи чихать хотел на последствия.
Ему было больно. Он устал. Ему все надоело.
Прошло добрых полчаса, прежде чем он рискнул встать.
От слабости и выпитого виски его водило из стороны в сторону, и Реджи пришлось опереться на статую Святого Роланда, чтобы не упасть.
— Сейчас самое время выяснить, что револьверы у тебя тоже деревянные, приятель, — сказал Реджи и сунул руку в чужую кобуру.
Оружие оказалось настоящим. В полтора раза больше, чем собственный револьвер Реджи, и в два раза тяжелее. Рукоятка из сандалового дерева была отполирована частыми прикосновениями ладони.
Подлинность оружия не вызывала сомнений. Им пользовались много лет подряд.
Реджи сунул револьвер обратно в кобуру.
— Если уж святотатствовать, то на полную катушку, — пробормотал он, снимая со статуи портупею с обоими револьверами. — Вдруг Горлогориус скажет, что я взял левый не с той стороны, и заставит меня
