упрекнул он Александру.
Александра молчала. Опустив на колени руки, она оцепенело смотрела на веселую, в крупных цветах, клеенку на столе.
Никитка осторожно тронул Александру за рукав:
— Тетя Шура, пойду я. Гошку поищу.
— Да-да, — очнулась Александра. — Зови его. Домой пора ехать.
ПОДСЛУШАННЫЙ РАЗГОВОР
Никитка разыскал своего дружка около саней. Гошка прилаживал к валенкам лыжи. Лицо его было хмуро, на лоб набежали морщины, ноздри все еще сердито раздувались.
В такие минуты ребята обычно звали Гошку «еж колючий» или «петух-хорохор».
— Ну, чего ты убежал как ошпаренный? — заговорил Никитка. — Мать-то как разобиделась.
Гошка резко вскинул голову:
— А зачем она так...
— Подумаешь, беда, — усмехнулся Никитка. — Ну, приврала немного. Все они, матери, такие. Я вчера спросил у своей рубль на кино. «Нету», — говорит. А я знаю, в сундуке под бельем у нее девятьсот рублей лежат. И даже нафталином пропахли.
— То рубль на кино, а тут такое дело.
— Или еще вот, — продолжал Никитка. — Тятька из-города в воскресенье приедет, так мамка охает, стонет. И тут у нее болит, и там свербит. Тятька, как заведенный, крутится. А уедет — у мамки все хвори как рукой снимет...
— Так что ж, и нам с тобой тоже привирать да обманывать? — перебил его Гошка.
Он наконец затянул ремни на валенках и взялся за лыжные палки.
— Ты куда? — удивился Никитка. — Там же щи стынут и котлеты.
— Уминай за двоих, а я пошел, — отмахнулся Гошка и, высоко поднимая лыжи, выбрался на обочину дороги.
Но снег, прогретый за день солнцем, стал рыхлым и липким, и лыжи никак не хотели скользить.
Гошка с силой оттолкнулся палками и порвал на левой ноге крепление. Чертыхнувшись, он вскинул лыжи на плечо и зашагал по черной от вытаявшего навоза мостовой.
«Вожжа под хвост попала. Теперь не остановишь», — подумал Никитка. Он взял из саней свои лыжи и бросился догонять приятеля.
— Тоже мне «нравный»... — с досадой заговорил Никитка. — Не хочешь — не разговаривай с матерью, а зачем же от подводы отказываться? Теперь вот хлебай киселя восемнадцать километров.
— А мы с попутной машиной доедем. — Гошка остановился и стал «голосовать» проходящим грузовикам. Потом вдруг вспомнил про пакетики с крысиным ядом.
— Зачем они теперь? — удивился Никитка. — Все равно шпитомцев-то нет.
— Надо. Кузяеву покажем. Пусть он не наговаривает на нас, — сказал Гошка и попросил Никитку сходить за пакетиками. Сам же он за это время поищет попутную подводу или машину.
Никитка согласился и отправился в чайную.
Но едва он только вошел туда, как заметил, что за столиком рядом с Гошкиной матерью сидит Ефим Кузяев.
Они сидели спиной к Никитке и о чем-то вполголоса разговаривали.
«Ага, и Кузяев здесь», — подумал Никитка, придвинулся ближе и, прижавшись к стене, невольно прислушался.
Официантка принесла Кузяеву графинчик с водкой и закуску. Тот разлил водку по стаканам и потянулся к Александре чокнуться.
— С удачной тебя распродажей, сестрица!
Александра пить отказалась и отодвинула стакан в сторону. Кузяев выпил один.
— Ну-ну, как знаешь. А я ведь в соседнем зале сидел. Давно хотел к тебе перебраться, а ты тут с ребятами лясы точишь. И откуда их принесла нелегкая?
— Они сами по себе, по своим делам приехали, — уклончиво ответила Александра.
— Вот и ладно, — усмехнулся Кузяев. — Сама понимаешь, ребятишки в нашем деле лишняя обуза. — И, придвинувшись ближе, он деловито осведомился: — Значит, расторговалась, сестрица? Из своих никто тебя не приметил? В цене не продешевила?
Александра молча полезла в карман кожушка за деньгами.
— Ладно, потом отдашь, — остановил ее Кузяев и заглянул ей в лицо. — Да что ты как в воду опущенная сидишь?
— Будешь тут в воду опущенная. — Александра провела ладонью по лицу, словно сняла липкую паутину. — Обманул ты меня, Ефим, запутал. Ну и я через тебя почем зря врать стала.
Кузяев насторожился:
— Что это за слова такие?
— А вот такие. Шпитомцы-то ребячьи здоровехоньки были, а ты их в больные зачислил да торговать меня ими послал.
Кузяев исподлобья посмотрел на сестру и сделал вид, что обиделся.
— Это уж ты зря, Александра. Вспомни, как дело-то было. Мы как в город приехали, ты по магазинам пошла, за покупками, а я поросят в лечебницу повез. И мне там сам главный доктор сказал сразу: «Никак нельзя такую хворобу на ферму допускать». Ну как было не продать их?
— Ладно, Ефим. Хоть сейчас-то не ври, — устало махнула рукой Александра и, показав Кузяеву пакетик с крысиным ядом, обо всем рассказала.
Кузяев нахмурился:
— Это что ж получается? Следят за нами ребятишки, улики подбирают?
— Да нет. Они тебя сегодня вроде не видели. Но обидели мы их крепко — сначала ты их от поросят отстранил, теперь базар этот.
— А взрослым кому мальчишки о базаре не сболтнули?
— Не должно вроде.
— А где они сейчас? — продолжал допытываться Кузяев.
Александра призналась, что Гошка поссорился с ней, убежал из чайной, а Никитка пошел его разыскивать.
— Эх ты, голова, уши холодные, — с досадой сказал Кузяев. — Раз такое дело, надо бы парня при себе держать, глаз с него не спускать. — Он оглянулся, чтобы позвать официантку, и вдруг осекся. За его спиной, у стены, неловко переминаясь с ноги на ногу, стоял Никитка.
— Это что за невидаль? — удивился Кузяев. — Ты зачем здесь?
— Я... Мы... — забормотал Никитка. — Мне Гошка пакетики велел взять. С ядом с этим.
— Ох, господи, — вздохнула Александра, передавая Никитке пакетики. — И зачем они вам теперь? Где Гошка-то?
— А он там, на улице. Подводу попутную ищет.
— Вот упрямый-поперечный! — рассердилась Александра. — Иди скажи ему: сейчас вместе поедем. — И она обратилась к брату: — Пора трогаться, Ефим.
— Да-да, уже время, — согласился Кузяев.
Он искоса оглядел Никитку, потом поднялся из-за стола и взял его за плечо.
— Ну-ка, выйдем!
Они вышли в коридор, Кузяев затолкал Никитку в дальний полутемный угол и, держа за плечо, угрожающе шепнул:
— Кайся, как на духу. Чего-нибудь слышал?
