— Ах, христопродавцы! Да их тут целая шайка-лейка! Гляди да гляди!
— Надо Полкана с цепи спустить, — посоветовал Фома-Ерема.
— Надо, — согласился Никита. — Да я и сам покараулю.
Они ушли. Вскоре к сараю подбежала собака. Она обнюхала свежевырытую землю у стены и злобно зарычала на ворота — оттуда несло незнакомыми и подозрительными запахами.
Приунывшие мальчишки повалились на сено.
— Впрямь как тюрьма, — произнес Афоня. — И замок, и тюремщики, и собака...
— А мы вроде злодеи какие, арестанты, — в тон ему сказал Митя.
— Какие там злодеи! Каждый год на телегах катались, и ничего. А тут на?... Очень уж расходился этот Еремин!
— Шурка, может, назло ему песню спеть? — предложил Митя. — Как это там — «богачи- кулаки»...
Невидимый в темноте Шурка приподнялся на сене и хрипловатым голосом затянул на мотив «Марсельезы»:
Нестройно, разноголосо, но пели все.
За воротами затявкал Полкан.
Песне стало тесно в душном сарае, и она, словно обретя крылья, вырвалась наружу и разнеслась по деревне. В ближних избах просыпались люди, выглядывали в окна и никак не могли понять, откуда это в такой поздний час доносится песня и почему так яростно тявкает собака.
НА КАЗЕННЫЙ ХАРЧ
Как все это произошло, было известно только Фильке да Семке Уклейкину.
Втравив, по наущению Фильки, Степину компанию в историю с телегами, Уклейкин успел вовремя скрыться и не попал в руки Никиты Еремина.
После этого в дело вступил Филька.
Прихватив с собой Уклейкина, он повел его по деревне и потребовал показать те места, куда были угнаны телеги.
— Зачем тебе? — поинтересовался Уклейкин.
— Да так... полюбоваться хочу.
Уклейкин показал. Первая телега, принадлежащая Филькиному отцу, была запрятана в ветлах около пруда, за околицей.
Филька предложил столкнуть ее в воду.
— Да ты что! — удивился Уклейкин — Свою же телегу — и в пруд! Такого уговора не было.
— Подумаешь — телегу укатили! — фыркнул Филька. — Это каждый год бывает. Что тут такого? И ребятам ничего не будет. Подержат их ночь в сарае, а утром поругают и выпустят. А вот ежели телегу в пруду найдут или еще где — это уж не забава. Всыплют тогда артельщикам по первое число! Соображаешь?
— Ну и жлоб ты! — покачал головой Уклейкин. — Чего только придумал!
Понатужившись, Филька и Семка столкнули ковшовскую телегу в пруд, сплошь заросший зеленой ряской.
Рессорную тележку Кузьмы Шмелева они пригнали к дому вдовы Карпухиной и привязали веревкой к крыльцу. В деревне все знали, что старик частенько захаживает к молодой вдове.
Дроги Якова Глухова мальчишки нашли на высоком берегу, над омутом. Перевернув дроги вверх колесами, они вытащили чеки, сняли колеса с осей и одно за другим спустили с обрыва вниз. С тяжелым звучным плеском колеса разбили черную гладь омута и, как поплавки, закачались на воде.
Наконец добрались до ереминской телеги. Разохотившийся Уклейкин предложил сбросить ее в реку.
— Что-нибудь поновее надо, — заметил Филька и, сняв с пояса одноручную пилу, принялся подпиливать ось.
Приятель обомлел:
— Это уж ты чересчур... За такое по головке не погладят.
— Балда! Лоб чугунный! — фыркнул Филька. — Не твоя ж голова в ответе. Пусть артельщики плачутся... Пили? вот.
Но Уклейкин продолжал упрямиться:
— На темное дело подбиваешь.
— Струсил, сума переметная! А зачем я тебе рубль чистоганом выложил?
— Оси за рубль подпиливать — такого уговора не было. Если хочешь, плати еще два целковых.
— Да я тебе рожу растворожу! — пригрозил Филька. — Зуб на зуб помножу!
Уклейкин отскочил в сторону.
— Будешь драться — три запрошу. А то и пять... Ось-то все равно подпилена. Я ведь могу и рассказать кому...
Филька понял, что сейчас ссориться с приятелем ему никак нельзя.
— Ладно, выжига! — согласился он. — Еще полтинник набавлю. Пей мою кровь!
— Сам выжига!.. Полтора целковых — последняя цена. И весь разговор.
Мальчишки долго торговались и наконец сошлись на том, что Филька платит приятелю еще один рубль и уступает на две недели в безвозмездное пользование футбольный мяч, а Уклейкин хранит на всю жизнь гробовое молчание про то, что было сегодняшней ночью.
Подпилив две оси и одну оглоблю, мальчишки разошлись по домам.
Утром Никита Еремин, Илья Ковшов, Шмелев и Глухов разыскали свои телеги.
Но то, что они увидели, превзошло все их ожидания.
Рассвирепевший Глухов заявил, что он своими руками выпорет всех озорников, сидящих в сарае, и навек отучит их устраивать такие безобразия.
— Зачем же своими! — остановил его Никита Еремин. — Свершим все по закону. Пригласим свидетелей, представителя власти. Актик составим. Тем более, что улик вполне достаточно. И телеги пока трогать не будем — как-никак вещественное доказательство.
Мужики согласились с Ереминым.
Один лишь Кузьма Шмелев попросил не вмешивать его в эту историю. Он быстро отвязал свою телегу от крыльца вдовы Карпухиной и задами, хоронясь от любопытных глаз, потащил ее к дому.
— Кузьму можно и не вмешивать, — засмеялся Еремин. — Дело у него щекотливое.
Мужики подняли на ноги председателя сельсовета Горелова, собрали родителей «артельщиков», что сидели в сарае под замком, и повели их к телегам.
— Радуйся и веселися! — ласково сказал Никита Еремин, подводя Горелова к пруду, в ржавой воде которого торчала телега Ильи Ковшова.
Из омута мужики долго вылавливали намокшие колеса и тащили их по обрыву вверх, к перевернутым
