хлебушком. Не пахал, не сеял, а урожай огреб.
Поднявшись, Илья Ефимович вопросительно посмотрел на председателя сельсовета.
— Я так думаю, дело ясное, — заговорил Горелов, как веником обмахивая портфелем мусор с пиджака. — Обидели Илью Ефимовича, ни за что наказали. Можно, пожалуй, и акт составлять... Ты как, Ветлугина?
— Ясное-то оно, ясное, — помялась Аграфена, — да вот как-то чудно? все...
И, обернувшись к Ковшову, она спросила, сколько тот засыпал в амбар ржи.
— Да был хлебушек, — уклончиво ответил Илья Ефимович. — Все собирался излишки в заготовку сдать... Я же сознаю, хлеб нашей власти вот как нужен!
— Собирался, говоришь? — вполголоса переспросила Аграфена. — А про то не слыхал, что тебя твердым заданием обложили?
— Шутки шутишь, соседка! — Илья Ефимович отступил даже назад. — Я с Советской властью рука в руку иду, и нате — твердое задание!.. За что же обида такая?
— А ты сам кого обижал — поди, не спрашивал: каково-то им, — усмехнулась Аграфена.
— Вот ты к чему подъезжаешь! — побагровел Илья Ефимович. — Богатей Ковшов, мироед, хлеб от государства прячет, зерно в ямах гноит!
Он вдруг бросился в амбар, вынес оттуда заступ и швырнул его к ногам Аграфены:
— Копай вот! Зараз все ямы укажу... И под соломой зерно преет, и во дворе спрятано... А можешь меня и самого арестовать! Как же, уголовник, хлеб скрываю!
— Охолонись, Илья, зря горячку порешь, — остановил его Василий Хомутов. — А ты, Аграфена, не заезжай куда не следует. У человека хлеб выкрали, а ты на него напраслину возводишь.
Хомутова поддержали бабы и мужики. Они громко заговорили, что у Ковшовых несчастье, какое не доведись испытать никому, человека надо пожалеть, помочь всем миром, а не травить ему душу.
— Сердца у тебя нет! — визгливо закричала на Аграфену сноха Прохора Уклейкина. — Илья Ефимович тебя по-соседски в любой час готов выручить, а ты ему вон чем платишь!
Аграфена растерянно подалась назад и посмотрела на старика Прохора. Но тот сделал вид, что ничего особенного не происходит, и, присев на корточки, продолжал заглядывать под амбар.
— Цыц вы, галки перед дождем! — прикрикнул на расшумевшихся женщин Василий Хомутов и обратился к Горелову: — Чего там тянуть, председатель! Пиши акт о краже. Свидетелей полно, все подпишемся...
Горелов пригласил Илью Ефимовича и понятых пройти с ним в сельсовет.
Толпа у амбара поредела.
Аграфена, приотстав, нерешительно брела вслед за понятыми. Ее догнала Нюшка и потянула за рукав:
— Мамка, и ты подпишешься?
Аграфена оглянулась по сторонам и шепотом спросила дочь:
— Ты ночью ничего не слышала? На улицу не выходила?
— Нет, спала я... — призналась Нюшка.
— Вот и я как убитая, — сказала мать. — Ох, дочка, не знаю, что и делать! Темно что-то с этим хлебом.
К ней подошел Прохор Уклейкин:
— Пойдем, Аграфена... Надо же по совести жить! Такая беда у человека...
Вздохнув, Аграфена поплелась за Прохором.
ПРОПАЛ МИТЯ
В этот день Митя Горелов не пришел в школу. Первой это заметила Таня — она сидела с Митей за одной партой.
Вначале Митино исчезновение не очень обеспокоило Таню. Она знала, что у Мити хлопот полон рот: надо нарубить дров, приготовить обед, накормить Серегу, убрать избу, — и мальчик нередко опаздывал на первый урок.
Но прошел второй час занятий, третий, начался последний урок, а Мити все не было.
Получив от Георгия Ильича, преподавателя математики, отметку в журнале «пос», что значило «посредственно», и едва досидев до конца урока, сердитая и перепачканная мелом, Таня побежала к Гореловым.
На калитке висел замок. Девочка потрогала холодный железный пробой и не знала, что подумать.
Старуха соседка сказала Тане, что председатель еще утром уехал в город.
— И Серега с Митей с ним? — спросила Таня.
— Зачем же ребят баловать? Тихон Кузьмич этого не любит! — Старуха пожевала сухими, бесцветными губами и объяснила, что Серегу с Митькой отец вчера вечером отправил к тетке Матрене Осьмухиной. А вот где Митька сейчас, она не знает. Наверно, убежал на Торбеево озеро за карасями, он давно туда собирался.
Таня разобиделась еще больше. Хорош дружок! Ничего не сказав, ушел на рыбалку и даже тетрадь с задачками не вернул. Получай тут из-за него от учителей «посы» да строгие замечания!
На другой день Митина половина парты опять оказалась пустой.
«Карась несчастный!» — в сердцах подумала Таня и решила обо всем рассказать Степе — пусть тот приберет его к рукам. Но тут девочка вдруг представила себе, как рыболов Митька сваливается с берега в воду, долго барахтается в ледяной воде, кричит истошным голосом, и никто у пустынного Торбеева озера его не слышит.
Таня так живо нарисовала себе эту картину, что даже вздрогнула и не заметила, как вскрикнула: «Ой!»
Все обернулись и понимающе хихикнули: опять Мишка Охапкин колется булавкой.
Федор Иванович Савин, объяснявший ученикам правописание гласных, подошел к рослому, веснушчатому Охапкину, что сидел позади Тани, и потребовал сдать «колющее» оружие.
Охапкин, недоумевая, заморгал глазами, но, зная непреклонный нрав директора, покорно выложил на парту новенькую английскую булавку.
— Федор Иваныч, он не кололся, — покраснев, призналась Таня. — Это я просто так ойкнула.
— Очень хорошо! — Савин склонил голову набок. — Один «просто так» носит в школу булавки, другая «просто так» вскрикивает на уроках. У вас, я вижу, есть что-то общее. А раз так, пожалуйте вместе в коридор.
Охапкин и Таня вышли из класса.
— Дура! — мрачно сказал Охапкин. — Я тебя еще не уколол, только на третьем уроке собирался. А ты — ой!
На глазах у Тани выступили слезы:
— Закричишь тут... А если человек тонет?
— Какой человек? Где? — всполошился Охапкин.
Но Таня только отмахнулась от него и в перемену рассказала о Митином исчезновении Степе и его приятелям.
— Вот хитрюга! Один ушел! — с досадой вскрикнул Шурка. — Вместе же собирались... А карасей, ребята, в Торбеевом озере — как в праздник мяса во щах! Жирные, ленивые, только выгребай из тины.
— А озеро холодное. В нем, говорят, и дна не достанешь, — вслух раздумывала Таня. — И людей кругом — никого...
— Ну и что? — спросил Степа.
— А вот и то. Митя уже второй день пропадает.
