Он дождался, когда мальчишки отошли на середину улицы, к бревнам, и скрылся в сенях.
— Маша! — подошел к девочке маленький, взъерошенный Тимка Колечкин. — Это правда — беда с Санькой? Ты все видела? Расскажи…
И Маша рассказала, что произошло на участке.
— Вот… я всегда говорил… Санька, он ничего не боится! Он всегда за других встает! — выкрикнул Тимка и многозначительно оглядел подошедшего Девяткина. Потом пошептался с мальчишками Большого конца, и они отозвали Петьку в сторону.
Начался долгий и возбужденный разговор.
Сначала Девяткин только посмеивался. Но кольцо мальчишек сжималось вокруг него все теснее. Громче всех кричал на Девяткина Тимка. Необычайно воинственный и решительный, он налетал на него, как молодой петушок. Мрачно посматривал на Девяткина молчаливый Ваня Строкин.
Наконец мальчишки всей компанией подошли к Маше, Феде и Степе.
— Ребята, — запинаясь, заговорил Тимка, — что мы вам хотим сказать… про Саньку сказать… Вы думаете, он нарочно пшеницу помял… думаете, по злобе?.. Это все вот через кого получилось… — И он кивнул Петьке: — Теперь сам говори.
— Да, Девяткин, — поддержали Тимку ребята, — ты же обещал.
— По-честному признавайся.
— Привык за чужой спиной прятаться.
— Ну, через меня, — посапывая, буркнул Петька, — ну, виноват.
— Ты подробно объясняй… — толкнул его Тимка. — Все равно не отпустим, пока правду не скажешь.
— Мы в лапту играли вчера, — уныло сказал Петька, — ну, Тимкин мяч и залетел к вам на участок.
— Не залетел, а ты его запулил, — поправил Тимка.
— Ну, запулил…
— А искать перетрусил. Санька же не побоялся и Петьку заставил с собой пойти. Ну, и помяли вашу пшеницу.
Федя и Степа переглянулись.
Так вот оно что! А ведь вчера чего они только не передумали! Семушкин решительно заявил, что Санька помял их лучшую пшеницу из-за мести. И, что греха таить, «векшинцы» почти согласились с Семушкиным.
Только одна Маша продолжала упорно твердить, что Санька «не такой».
— Эх, вы! — упрекнула Маша мальчишек Большого конца. — Знали — и молчали до сих пор!
— Мы бы не молчали, — вздохнул Тимка, — мы Девяткина все утро не могли найти… Нужно, чтобы он сам во всем признался.
Из избы вышел Иван Ефимович, и вслед за ним — Катерина.
Мальчишки моментально окружили их.
— Ну что ж, — прощаясь с Катериной, сказал фельдшер, — пока с вашим молодым тореадором ничего страшного. Подождем до завтра. Поднимется температура — привозите в больницу. Держите его в постели. Посторонних, конечно, никого. — И он выразительно покосился на ребят.
Те еще немного постояли около избы и начали расходиться по домам.
Но в сумерки Маша и Федя вновь прибежали к дому Коншаковых. Они принесли с собой свежих огурцов и недозревших яблок. У крыльца уже стоял Тимка и упрашивал Катерину принять для Саньки кузовок лесной малины.
— Ничего он не желает сейчас… Лежит, стонет, — отмахнулась Катерина и упрекнула ребят: — Наломали вы дров! Охота вам была бугая дразнить!
— А мы не дразнили. — И Маша рассказала, как все случилось.
— Вот оно что! А я думала, созорновал Санька. — Катерина посмотрела на Федю: — Так это ты его из беды выручил? Ну, спасибо тебе. Теперь побратимы с ним будете.
Из избы выбежала Феня. Она держала в руках вещевой Санькин мешок, молоток и пару сапожных колодок.
— Мама, а молоток с колодками зачем? Санька же за рыбой собрался… Ой, — испуганно шепнула она, — я ж догадалась… он не за рыбой, Санька, он в город, в сапожники собрался…
Катерина долго держала в руках молоток и колодки. Неужели не сохранила она семьи, как наказал Егор, не пристрастила мальчика к земле, к крестьянскому труду, к школе?
— Тима, был у вас такой сговор — в сапожники податься? — спросила Катерина.
— Ну, был… — потупив глаза, признался Тимка. — Только меня мамка не пустила.
Лицо Катерины омрачилось.
— А меня вот сынок ни в грош не ставит. Только слава, что под одной крышей ночуем.
— Тетенька, — разжалобилась Маша, — не говорите так!.. Может, он, Санька, из-за пшеницы перепугался… А… а теперь мы его никуда не отпустим…
Катерина устало махнула рукой:
— Идите-ка вы по домам.
«Не отпустим», — вспомнила Маша свои слова, когда вместе с Федей и Тимкой шагала по улице. Легко сказать, но как это сделать? К Саньке за последнее время и так не подступишься.
— Колодки сапожные видели? — остановилась Маша.
— Они с Девяткиным давно в сапожники идти надумали. Им Евдокия все уши прожужжала, — пояснил Тимка.
— Да как он смел из колхоза уйти? — возмутилась Маша. — Тут все работают я не знаю как… И мать его старается…
— А просто он свои Стожары не любит, — задумчиво сказал Федя. — Был бы я из вашего села… — Он не договорил и долго смотрел вдоль улицы.
— В самом деле, — не унималась Маша, — а дядя Егор с войны вернется. «Где мой Санька? — спросит. Как он тут?»
Неожиданно Тимка издал странный звук, словно ему сдавило горло.
Маша удивленно обернулась:
— Ты что, Тимка?
— А то… судите, рядите! А ничего вы… ничего по-правильному не знаете! А… а если не вернется дядя Егор?
— Как — не вернется?
Тут Тимка вспомнил про свою клятву и замолчал.
Но Маша с Федей, почуяв неладное, не отступились от него.
Тимка подумал, что тайна тайной, но Саньку выручать как-то надо. И он рассказал про его горе.
Ребята долго стояли молча.
Клочковатые, рваные тучи затягивали небо. Тревожно заскрипели от ветра старые дуплистые липы. Вдалеке, за лесом, вспыхивали зарницы. В избах зажигали лампы и коптилки. Вот вспыхнул огонек в оконце у Андрея Иваныча.
Сколько уж раз в своей маленькой жизни дети приходили на этот огонек!
— Ты куда, Маша? — спросил Тимка, когда девочка круто повернула в сторону.
— К нам пойдемте, к Андрею Иванычу.
— Я же слово Саньке дал…. — испугался Тимка. — Теперь по всему свету пойдет…
— Андрею Иванычу можно сказать. Ему все можно.
Глава 30. В НОЧНОЙ ЧАС
Санька лежал в сенях. Боль понемногу утихала. Только когда он поворачивался или сильно вздыхал, в левом боку поднималась острая, колющая резь, отчего трудно становилось дышать.
