этой задачей мне не справиться, или позорно сбежать и тем самым навсегда потерять уважение своей жены…
Я было совсем пал духом, но в народе не зря говорят: «Дураку бог помогает». Так вот и мне. Правда, мне помог не бог, а космонавт-2 — Герман Степанович Титов. Как раз в это самое воскресенье Титов на космическом корабле «Восток-2» совершил свой легендарный полет: семнадцать раз облетел вокруг земного шара. Все двадцать пять часов, пока его корабль облетал Землю, мысли и чувства всего мира были с ним. По радио все время передавали данные о его полете, о состоянии здоровья космонавта, транслировали его голос, рассказывали о нем, о его семье, о его детстве, о том, как он стал космонавтом.
Я возвращался домой в самом прекрасном настроении. «Антирелигиозная пропаганда? — думал я. — Пожалуйста, с удовольствием. Мы это дело в один момент организуем!»
Но, увы, именно теперь, когда я чувствовал в себе силы свернуть горы и распропагандировать любую аудиторию, в этом не оказалось никакой нужды. Дядюшка Ахрор вынес во двор наш радиоприемник и включил на полную мощность. Двор был полон народа. В тени деревьев на широкой деревянной суфе и прямо на траве сидели друзья, соседи, рабочие хлопкового завода, на котором работал дядюшка Ахрор. Все с интересом слушали последние известия и прекрасный концерт, который в тот день передавали по радио. Шел оживленный разговор о республике, о космонавтах, о хлопке, о прошлом и настоящем. Никто не вспоминал ни о дне Страшного суда, ни о господе боге и его пророке.
Женщины, собравшиеся отдельно в доме, тоже говорили на житейские темы. Но потом одна из ближайших приятельниц бибихалифы попросила ее прочитать что- нибудь из древних книг, чтобы, как она выразилась, «омыть сердце».
В мужскую жаркую беседу ворвались протяжные заунывные звуки:
— «Искандар Зулькарнайн[7] был господином всей вселенной. Мечом своим покорил он весь мир. А куда ушел он?
Платон наукой своей возвеличен был. Силой разума жизнь возвращал. А куда ушел он?
О друзья, в этом мире со дня его возникновения много было великих и малых. А куда ушли они?..»
Некоторые слушательницы, завороженные грустной мелодией, покачивали в такт головой и восторженно подвывали:
— Бале, ай-да-да!
Но, несмотря на старания бибихалифы, песни не поддержали. Настроение было не то. Тоска по пророку и мысли о смерти не нашли в этот день благодатной почвы на празднике у тетушки Икбол.
А во дворе, сидя на деревянной суфе, дедушка Зиё рассказывал о своей молодости. Вчера у него была большая радость. Приходил главный архитектор города и официально сообщил, что на участке дедушки Зиё будут строить не пивную, а детский сад. Дед был на седьмом небе и на радостях предался воспоминаниям.
— Было нас пятнадцать семей, решивших переселиться в Пархар, — рассказывал старик. — У всех жены, дети, пожитки разные. Подняться с таким грузом нелегко. Решили мы, что сначала поедут мужчины, все, так сказать, устроят, подготовят, а уж потом потихонечку перевезут семьи. Так и сделали. Дало нам государство на первое время пару волов, семена хлопка, разный там инвентарь. Взялись мы за работу. Ну и досталось же нам! Эх, страшно вспомнить, лес там стоял сплошной стеной. А у нас ни техники, ни машин. Своими руками, так сказать, пятнадцать гектаров выкорчевали и хлопок посеяли. А уж как поначалу жить пришлось! Пока не выстроили себе высокие помосты для сна да не раздобыли у пограничников ружья, ночевали прямо на санджитах. А вы знаете, какие на этом дереве колючки? Так мы расстилали на них пустые мешки да собственные халаты и чапаны и так целые ночи на ветвях и ворочались. А сколько страху мы натерпелись от проклятых кабанов! Было их там в то время видимо-невидимо, целыми стадами ходили. Пройдет под тобой такое стадо — земля задрожит, дерево закачается.
Сидишь на ветке ни жив ни мертв. И все-таки первые месяцы прошли еще ничего, можно сказать, спокойно. А вот как хлопок созревать стал, тут-то и началось.
Почувствовав, что интерес слушателей возрос, старик со вкусом продолжал:
— Встали мы как-то утром, смотрим, а одного участка, так сказать, будто и не было. Весь хлопок растоптан, изуродован. Как уж там эти проклятые свиньи умудрились, неизвестно, только весь наш хлопок, который мы с таким трудом вырастили, лежал как спутанный клубок ниток. И как нам было с этой нечистью бороться? Ума не могли приложить. Мы за ночь десять — пятнадцать кабанов перестреляем, а на следующую ночь их тридцать — сорок набежит. Да, такие были дела!.. А в прошлом году приезжал оттуда один человек, дай ему бог здоровья. Хороший такой, уважительный. Как стал собираться назад, взял и мне билет, посадил с собой в самолет. Прилетели мы в Пархар. И-и-и, мусульмане, ничегошеньки я там не узнал! Будто и не я там столько лет прожил. Все переменилось. Столько там за двадцать лет понастроили, так там все красиво и нарядно стало, что и слов не найду.
Старик замолчал. Но дядюшка Ахрор попросил его рассказать, как он продавал огурцы.
— Верно, верно, расскажите, дедушка. И мы послушаем.
— В тот самый год, когда мы впервые посеяли на тех землях хлопок, — начал старик, польщенный вниманием окружающих, — засадили мы полгектара огурцами, арбузами и дынями. Сначала созрели огурцы. Ну, сами знаете, целина урожаем сильна, огурцы удались на славу.
Сидим мы вечером в шалаше, разговариваем о том, о сем. Вдруг кто-то и скажи, что вот, мол, огурцы только зря желтеют у нас, а есть их даже коровы уже не хотят.
Кто-то предложил:
— Хорошо бы послать в райцентр продать хоть мешок огурцов. Купили бы на эти деньги чай, соль, спички, мыло.
Спозаранку набрали мы мешок огурцов. А порядки у нас тогда такие были: колхоз, а председателя нет. Без начальства жили, сами по себе. Когда нарвали огурцов, стали думать, кого послать. Ну, был среди нас один дехканин, не так чтоб очень грамотный, но по-старому немного писал и читал. Во время намаза он у нас вроде имама[8] был. Он-то и сказал, что дело это нужно поручить мне.
К полудню добрался я до Пархара. Распродал все мигом: огурчики были загляденье. Продал огурцы и на все деньги купил чаю, сахару, спичек да еще кастрюлю. Хотел было еще соли купить. Да, к счастью, соли в магазине не оказалось.
А почему к счастью, сейчас узнаете. Пока я расторговался да пока все нужное купил, подошел полдень. Солнце, так сказать, над самой головой стоит. А что такое наше солнце в степи, не мне вам рассказывать, сами знаете. Так вот, вышел я из тени деревьев и домов в открытую степь и только тут заметил, что утром в спешке забыл обуться.
Не прошел и ста шагов, как почувствовал, что ноги мои горят, еще немного — и дым от них пойдет. Боль такая, что даже в голове покалывать стало. Бросился я бежать, и, к счастью, попался на дороге ручеек. Поставил я ноги на сырую землю, боль унялась, ну, думаю, слава аллаху! Но ведь долго так не простоишь, надо идти дальше. Что делать? Взял я свою куртку, вывернул ее наизнанку, завязал рукава. Получилось что-то вроде мешка. Высыпал я туда чай, сахар и спички. Вот тут-то я и подумал, как хорошо, что соль не купил, деньги зря не потратил. Все равно пришлось бы ее на дороге оставить.
Куртка моя распухла, стала похожа на бурдюк, из козлиной шкуры. Перекинул я ее за спину, смотрю, осталась еще кастрюля, будь она неладна… Пришлось ее на голову надеть. А потом свернул я в узел свой рогожный мешок от огурцов, размахнулся изо всех сил и бросил его вперед. Мешок упал шагов за пятнадцать — двадцать от меня. Я минуту передохнул, а потом как припущусь… Ох, посмотрели бы вы на меня. На голове кастрюля, за спиной распухший бурдюк… а бежал я так, что у меня чуть не лопнули все мои тридцать две жилы. Пока я бежал до мешка, мне казалось, что больше я по этой раскаленной сковороде ни одного шага не сделаю. Но постоял я на мешке, передохнул, ноги чуть-чуть отошли. Ничего не поделаешь, надо идти дальше. Я снова бросил мешок вперед и снова побежал, снова передохнул…
Если бы меня кто-нибудь тогда встретил, то наверняка решил бы, что перед ним сумасшедший. Кастрюля на солнце раскалилась и, когда я бежал, прыгала у меня на голове. Гул в ушах стоял такой, что иногда и самому казалось, что я схожу с ума. Кое-где дорога была разбита колесами арб и в колеях толстым слоем лежала пыль. Горячая пыль прилипала к ногам и жгла, как раскаленное масло. Иногда мешок, который я бросал вперед, падал не на дорогу, а на колючий кустарник, который рос на обочине, и один аллах знает, сколько я мучился, пока мне удавалось снять его.