А сама плачу, наверно, чувствовала, что не увижу его. Адъютант Чкония сопровождал меня до Москвы, чтобы там посадить на поезд. А в Москве уж сказал:
— Я тебе секрет скажу. Генерал меня с доверенностью послал к жене на развод с ней, пока ты ездишь, он будет холостой.
Да… но получилось все не так. А прожила я с ним как в сказке. Может, поэтому, прошу у него прощения.
Мир, дом, семья
Приехала я в свою деревеньку, и такая она родная, теплая мне показалась, и все немецкие города с дворцами и
деревни с садами, ухоженные, ничто против моей деревеньки. Прежде всего узнала я новость, что моя сестра Катя вышла замуж за Кетько Никиту Федоровича. Я была рада этому браку так как он был мне друг и вообще хороший человек. Жена у него умерла в начале войны, а у нее муж погиб на фронте. Я немедленно решила посетить его. Прихожу в его кабинет, встретились. Он открывает ящик стола, достает табак, что я выслала, и говорит:
— Вот, давай перекурим за победу, хотя я и бросил курить.
А я тоже бросила курить, мой генерал не курил и мне не давал. Но что не сделаешь ради победы. И мы закурили.
Потом дома мы отметили встречу. Живу месяц, и из Барнаула, из крайкома комсомола, мне приходит телеграмма, просят прибыть. Я поехала, оказывается, бывший секретарь мамонтовского райкома комсомола узнал, что я вернулась, и в крайкоме решили вызвать и поговорить со мной. Вызвали, я приехала, стали предлагать мне работу инструктором общего отдела. Дали подумать ночь.
А в Барнауле жили мои фронтовые подруги Клава Кряжева и Валя Быкова, которая выносила меня раненую. Я знала, что Клава живет на улице, на которой и Анатолий. Улица оказалась очень длинной. А номера дома я не знала. И шла я, и через дом все спрашивала, где живет она, называя фамилию. И, о боже, уже почти на конце города вхожу в дом ее брата, и он повел меня к ней, а у нее горе: в гробу лежит ее отец. Дом большой, свой, и меня приютили.
На второй день я явилась в крайком и дала согласие работать. Ночь, конечно, не спала, все думала. Что меня склонило расстаться с моим генералом? Его такой непредсказуемый характер это одно, а второе — большая разница в возрасте, со временем он еще больше будет меня ревновать, и кто его знает, что у него будет на уме. Все! Решила.
Меня отпустили на две недели за вещами домой. Я с Клавиной мамой договорилась, чтобы пожить у них. Приехала домой, вижу, молодой человек сидит у нас. А это оказался сын Никиты Федоровича, Миша. Ну и пока я жила дома, готовилась к отъезду, мы с Мишей бегали в кино, дома играли в карты (в подкидного дурака), много смеялись, еще с нами была его сестренка Люба, и мы втроем дурили. Я с ними почувствовала себя какой-то свободной. Большая фотография моего генерала стояла в рамке. Миша как-то спросил:
— Кто это?
— Мой будущий муж.
— Он ведь стар для тебя.
— Зато мудр.
Миша, Люба и я бегали в клуб, к друзьям. Я все хотела познакомить его со своей подругой Ниной, но он всячески увиливал. Проводили мы Любу в институт учиться. Потом договорился Никита Федорович с попутной машиной, чтобы доехать мне до Барнаула. Напекли пирогов, картошки мешок погрузили, мама напарила тыкву. Я очень люблю это блюдо до сих пор.
Я села в кузов. Миша провожал. Был вечер, уже темно, но он мне сунул в руку письмо. До Барнаула ехать 300 км, дорога грунтовая, всякая, уснуть невозможно. Разве что подремать. И эти 300 км мне показались вечностью. Мне очень хотелось прочесть это письмо. Я догадывалась, что в нем что-то личное, интимное, но почему? Ведь мы себя вели как дети или хорошие друзья, но нам было так весело от наших шалостей. Приехали ночью, выгрузили меня, и машина уехала. Мы с Клавой на кухню, шептаться. Я прочла письмо. Конечно, о любви. Он пишет, что ему еще не было ни с кем так хорошо и просто общаться, что он влюблен и «не отвергай меня, если я навещу тебя» и многое другое….
Мой муж — Миша
Миша был кадровый военный, старший лейтенант, служил в Новосибирске. Окончил Саратовское танковое училище, а потом еще год доучивался на специалиста горюче-смазочных материалов и выпустился из училища в июне 1941 года. Старший брат Саша служил на флоте, а младший, шофер, воевал и еще не демобилизовался.
И вот я на работе… Девчонки как-то кричат мне:
— Зоя, иди, тебя вызывает какой-то красивый офицерик!
Я выхожу, на лестнице стоит Миша, и в мешочке привез тыкву от мамы. Ехал в Новосибирски сделал остановку передать тыкву. Ох уж эта тыква! Что она с нами сделала.
Я пригласила его к себе в гости. Родственник ведь… Клаве и ее маме он понравился. Клава за него. Вечером в темноте, когда уже улеглись все, а мы сидели с ним на кухне, разговаривали, вдруг мы поцеловались. Зачем я это сделала? Сама не знаю. И тогда ему рассказала:
— Знаешь, Мишенька, когда я была в пехоте, у меня была подружка Вера Бердникова, мы очень дружили, и вот она мне как-то говорит: «Зоя, давай попробуем с парнем каким-нибудь, а то нас убьет, а мы и не будем знать, что это такое», — а я ей в ответ: «Если убьет, то нам ведь будет все равно, мы же и знать ничего не будем, а если останемся жить? Какими глазами смотреть в глаза мужу?» Вера согласилась. Мы с ней вместе в партию вступили, а потом ее тяжело ранило, осколком пробило партбилет, я ее вынесла из боя, ревела и думала, вот ведь что она мне говорила, чувствовала, должно быть. Так вот, Мишенька, скажу я тебе, наверное, я берегла себя для Петра Михайловича, а если откровенно, то и не для него, а просто так вот получилось.
Он же мне ответил:
— Нет и нет, меня совсем не интересует твое прошлое, ты мне нужна такая, какой я тебя полюбил.
Мы просидели всю ночь, день прогуляли по городу, сходили в кино, а вечером я проводила его в Новосибирск. Он уехал, а я уже не находила себе места, мне его не хватало, и я почувствовала, что это, наверно, и есть настоящая любовь.
Он стал приезжать ко мне на свидания, вечером в субботу приезжает, а в воскресенье уезжает.
Однажды приехал его отец, Никита Федорович, в командировку в Барнаул. А в субботу явился Миша. Отец, конечно, догадался, почему он приехал. И Миша попросил разрешения жениться. Отец ответил, что он понимает, что нас смущает в нашем браке. Что мы вроде сводные родственники, но ведь мы в недалеком прошлом ими не были. Я человек современный, продолжал он, Зою уважаю, она давно мне как дочка. Как говорится, я вас благословляю. Мы его расцеловали. Попили чаю и на том и порешили.
На Новый год Миша ко мне приехал, а в крайкоме — елка, стол накрыт, танцы, песни, потом Миша встал и сказал, что мы женимся. Восторги, крики и т. д. Пригласили мы всех на свадьбу. А какая там свадьба. Все, кто хотел, вырезали свои талоны на спиртное, на закуску: красная рыба, хлеб, а картошка и свекла была из дома. Наделала я винегрету. Собрались у нас, а мы уже жили на частной квартире со своей фронтовой подругой Валей Быковой, которая меня, раненую, выносила. Собрались крайкомовские девчата, второй секретарь крайкома, сестра Мишина, Люба, было тесновато, но весело, и ничего, справили свадьбу.
А Миша продолжал меня навещать по выходным. Звонит отец, и потребовал, чтобы мы жили вместе. Я подала заявление на увольнение, меня уговаривает секретарь Голубков не бросать работу, мол, мы тебя
