Я прошлась мимо пещерки и раз и два. Попробовала забраться, опять спустилась.
Из-за скалы выскочила чернявая молодуха:
— Что высматриваешь, а? Что здесь высматриваешь? Война, а ты воруешь?! Ищешь, где плохо лежит?.. У нас хорошо лежит, не разживешься. Сейчас отца разбужу. Отец — сильный старик. Уходи отсюда. Камнем пришибу, глаза выдеру! Куда заглядываешь? В пещерку? Мой мальчик плачет — у меня молока нет, грудь высохла… Думаешь куском поживиться? Я те дам кусок! Я тебе живо шею сверну!
— Слушай, — сказала я, — что ты с кулаками… Возьми поешь! — Я протянула ей лепешку.
Она выхватила из руки, понюхала.
— В тондыре спечено. Откуда тондыр?
— Мне подали, со мной поделились, я с тобой делюсь… Возьми поешь, с Новым тебя годом!
Она вдруг поняла, что говорю, сникла, села на камень, заплакала:
— С Новым годом? С каким Новым годом?
— С советским, тетя! Наши идут. Я оттуда. Пустите в пещерку, расскажу… Это моя пещерка!
Я нарушила конспирацию, все инструкции нарушила. А что могла? Ничего другого не могла. В кармане пистолет, за поясом финка — неужели нападать на эту лохматую дуру, на мать младенца, на дочь престарелого отца, может, такого же, как мой?.. Вот он лезет ногами вперед, в ободранных сапогах, в ободранном ватнике. Появляется белая кудлатая голова. Лицо поворачивается на крик дочери, сухое, морщинистое, сильно обросшее седой щетиной.
— Ты с ума сошла, Куарэ? Так кричишь. Кого поймала? Медведя поймала?
Он по-русски с ней говорил. Выходит, больше для меня, чем для нее.
Протирает глаза, вглядывается, манит меня пальцем:
— Подымись ближе. Вы обе так орете — враги услышат…
Жадно ловлю слова. Догадываюсь — меня врагом не считает. Значит, у нас общий враг. Старик прижимает ладонь к уху:
— Слушай, молоденькая! По голосу ты школьница… Плохо вижу — неужели школьница? Это правда, что наши идут? Зачем тебе пещерка, что в ней ищешь?
Он произносит плохо, сильно шепелявит, с трудом его понимаю. Очень старый. Блеклые глаза, нос крючком — на сову похож. И дочка у него, хоть и черная, вроде него. Опять он говорит, я слушаю.
— Девочка, я тебя спрашиваю: хлеб мы с дочкой моей съели. Что осталось? Если твоя пещерка, что там осталось?
Я молчу. Долго стою и молчу. Не хватает духу отбросить вбитые в голову правила конспирации. Верю — старик и его дочка свои, советские. Пусть мне и не нравятся, пусть несимпатичные, но наверняка советские.
Старику надоело отгибать ладонью ухо, ждать ответа.
— Морочишь голову? Откуда знаешь эта пещерка? Была тут? Говори-говори! Что оставила? Говори- говори!
Вот мне какая судьба — то и дело встречаюсь со старухами и стариками. Дед Тимофей молодой в сравнении с этим кабардинцем. По-русски и дочь и отец хорошо объясняются… Больше раздумывать не годится. Поднимаюсь поближе, прошу старика:
— Дедушка, залезем в пещерку. — Шепотом заговорила: — Открываюсь вам… Строго воспрещено, а я открываюсь. Можете доносить — я военная радистка.
Он опять прижал ладонь к уху, лицо скривил:
— Что?! Думай, когда говоришь, девочка… Ты школьница, что ли?
Торопливо отвечаю:
— В глубине этой пещерки, в расщелине, моя рация, мой парашют, мой вещмешок…
Он покачал головой:
— Ты? Сама? Не парень твой… Значит, такая? — Он показал мизинец и тихонько рассмеялся, глаза оживились, стали почти веселыми. — Э-эй, Куарэ, — подозвал он дочку. — Забери своего крикуна, сядь у входа… О аллах, вот такая… несчастная, мокрая, наша разведчица… — вдруг резко повернулся ко мне: — Докажи!
Я вытащила из кармана свой пистолет ТТ, показала ему на ладони. Старик отпрянул:
— Вах!.. Стрелять можешь, да?
Он закашлялся или рассмеялся, я понять не могла. Отодвинувшись, пропустил меня в пещерку. Внимательно следил, как я достаю из расщелины свое имущество. Все было перерыто, засунуто кое-как. Прежде всего я нащупала свой «Северок», вытащила, осмотрела, облегченно вздохнула: никаких поломок не обнаружила. Достала антенну, блок электропитания, но никак не могла отыскать наушники. Выволокла из самой глубины парашют; он большой, занял чуть не полпещерки. Трясла, трясла — нет наушников. Испугалась, смотрю на старика. Он вялым голосом спрашивает:
— Что потеряла? Хлеб потеряла? Мы с дочкой съели. Что еще ищешь? Консервы вот — видишь, не тронули…
Я свой фонарик нашла, компас. Нет наушников и гранат лимонок. Ладно, найдутся гранаты, куда они денутся. Сейчас для меня главное — наушники. Боюсь подозрением обидеть старика, но все-таки спрашиваю:
— Вы наушники не видели?
— Какие такие наушники? Я понятия не имею. Э, Куарэ, ты не видела?
Я стала подробно описывать, что представляют из себя наушники:
— Две круглые штучки, их соединяет стальная дуга…
Старик вытащил их из-под себя:
— Это, что ли? — Он рассмеялся. — Не думай, что темный такой. Нарочно тебя проверял… Я пробовал слушать, но твой аппарат молчит, испортился, что ли.
Я поставила перед стариком консервы с бычьей мордой, протянула ему ручкой вперед свою финку:
— Угощайтесь!
Старик отвернулся, будто не увидел и не услышал. Я решила не терять времени. Вынесла за пределы пещерки и развернула антенну, сунула в скальную трещину штырь заземления и, как только засветилась шкала, принялась работать ключом, упорно посылая в эфир позывные:
— Я — «Чижик», я — «Чижик», я — «Чижик»!
Довольно быстро добилась отклика и, расстелив карту, стала передавать все, что за это время накопила. Слышу, старик обращается к дочери:
— Куарэ, дай грудь Сахиду. Орет — мешает разведчице.
Я на него глянула:
— Прекратите!
— Что прекратить?
— Я не разведчица, а Женя.
— А-а, Жануся? Дай аллах тебе здоровья, Жануся, работай!
Кажется, понял, что работаю, признал. И все же я чувствовала: что-то не нравится старику, в чем-то он разочарован. Ну и пусть, мне-то что! Он следил взглядом, как Подрагивает моя рука на ключе, качал головой… Видно, ему прискучило. Насунул на голову папаху, опустил до седых бровей…
Под конец сеанса связи я получила совет подняться выше в горы, чтобы не попасть под огонь нашей дальнобойной артиллерии. А я самонадеянно думала, что моя пещерка выдержит, отсюда лучше будет видно, смогу корректировать стрельбу…
Долго держала связь, минут двадцать. Когда принялась собирать и скручивать антенну, прятать рацию и упаковку с питанием, старик разволновался, ухватил за руку:
— Сколько слушал — ничего не услышал. Кого вызывала, кому что передавала? Может, на немцев работаешь?
— С парашютом прыгала от немцев к немцам? Дедушка, вы хоть понимаете, что говорите?!
— Наши тебя слышали?.. Что ты им передала?
— Это секрет.
Он посмотрел точь-в-точь как сова: глаза расширились — сейчас клюнет. Но ничего такого не
