«под мальчика». Лицо ее сияло свежестью: ни пудры, ни следов губной помады.
— Бабушка, я сама приготовлю Филиппу мусс, как он любит. У нас есть лимон? — Повязав бабушкин передник, она стала, смеясь, готовить.
Поужинали, выпили шампанского, поговорили по душам. Филипп рассказал про обсерваторию, и Мирра увела его наверх. В комнатах застоялся холод, вещи покрыты чехлами, картины и люстры обернуты бумагой, словно гигантские куколки, дремлющие до весны.
— Ты, Филипп, будешь ночевать в угловой на диване. Там хорошо натоплено. А я рядом, в своей комнате, — сказала Мирра. — Посидим у тебя: уютнее, и рояль. Я сыграю тебе, как прежде. Старики прослушают последние известия и лягут спать. А мы будем разговаривать всю ночь. Ты не хочешь спать?
— Нет, — ответил Мальшет, обнимая и целуя ее.
В угловой было действительно тепло и уютно. Мирра включила свет — все лампочки, какие были в комнате, задернула шторы на окнах и присела к роялю. Филипп устроился поудобнее в кресле.
— Что сыграть? — спросила Мирра и лукаво посмотрела на него, совсем как прежде.
— Бетховена.
— Патетическую сонату?
— Да.
— Я люблю эту вещь, Филипп! Сильного человека бьет и бьет судьба. Он не сдается, идет своим путем, а рок его преследует все упорнее и жестче. И вот человек плачет… Это очень страшно, когда плачет сильный человек. Когда-то я написала стихи о Бетховене, но потеряла их, помню две строчки.
Правда, хорошо?
Для любителя Мирра играла превосходно. Не избери она себе научную карьеру, из нее бы вышла незаурядная пианистка. Мальшет заслушался… Он вздрогнул от удара крышки, когда Мирра захлопнула рояль. Мальшет потянулся за портсигаром.
— Пожалуй, и я закурю, — сказала Мирра грустно.
— Ты куришь теперь?
— Нет. За компанию, иногда.
Они сели рядом на диване, курили и разговаривали.
Мирра стала с юмором рассказывать, как она защищала диссертацию, как оппоненты пытались ее «подкузьмить», но из этого ничего не вышло.
Мальшет от души смеялся. Потом он захотел пить и пошел вниз за водой. В кухне было уже все убрано. Старики сидели на стульях рядышком, у самого репродуктора, и слушали международные новости. Мальшет пожелал им покойной ночи и забрал графин с водой. Потом он опять целовал Мирру.
— Ты меня любишь? — спрашивал он между поцелуями.
— Люблю!
— Когда мы поженимся?
Мирра ответила долгим поцелуем. Как ни был взволнован и возбужден Филипп, смутное подозрение шевельнулось в нем.
— Ты согласна быть моей женой? — настойчиво спросил он, чуть отодвигая ее от себя, чтоб заглянуть в лицо.
— Потом поговорим… послезавтра… Филипп, милый!..
Мальшет резко поднялся.
— Почему послезавтра?
Он прошелся по комнате, хмурясь достал папиросу. Мирра одернула платье, неохотно поправила прическу, надела свесившуюся туфлю.
— Эх, Филипп, ты хочешь испортить этот вечер? Зачем? Я так думала о тебе, желала этого дня.
— Ты согласна быть моей женой?
— Потом поговорили бы…
— Почему не сейчас?
— Я слишком утомлена для серьезного разговора.
— А-а… Разговор будет очень серьезный. Мальшет посмотрел на часы. — Ты права, уже половина второго, иди спать.
— Но я не хочу от тебя уходить.
— Можешьсидеть.
— Ты не хочешь меня поцеловать?
— А я не знаю, свою я невесту целую или, быть может, чужую?
— Никогда не думала, что ты такой ханжа! При чем здесь загс?
Мальшет бросил папиросу. В нем уже закипало раздражение, но он взял себя в руки.
— Мирра, — ласково позвал он ее, — что ты хочешь делать с нашей любовью?
— Я хочу любить тебя!
— Значит, ты не хочешь быть моей женой… — упавшим голосом ответил он.
— Эх! Зачем все портить? Так было хорошо! Я хотела говорить об этом послезавтра — в понедельник. Хоть два дня простого человеческого счастья. Я бы сама варила кофе, ухаживала за тобой, как твоя жена. А ты…
Мирра чуть не заплакала от разочарования.
— Но почему два дня, — Мальшет сел рядом и ласково взял ее руки в свои, — когда мы можем быть вместе всю жизнь?
— Мы не можем быть счастливы вместе, — тихо возразила Мирра.
— Это зависит от нас самих!
— Послушай, Филипп… — Мирра обняла его, но он не шевельнулся, словно одеревенел. — Неужели нельзя обсудить это потом? Я стосковалась о тебе. Я так устала, у меня был тяжелый день…
Мальшет гневно сбросил ее руку.
— Говори начистоту все! Почему мы не можем быть мужем и женой, как все люди! Ты же сказала, что любишь меня?
Мирра села в уголок дивана и заплакала навзрыд. Мальшет угрюмо смотрел на нее, но не трогался с места. Мирра плакала долго. Она поняла, что это был конец всему, и не в «ханжестве» Филиппа была причина, а в его чувстве достоинства. Приходилось объясняться откровенно.
Мирра всталаи села у стола, положив обе руки на его скользкую лакированную поверхность.
— Сядь, — сказала она Мальшету, и он тоже сел к столу. — У каждого человека свое представление о счастье, — начала Мирра. — У тебя Каспий, обсерватория… пустыня…
— Я все понимаю! — перебил ее Филипп, лицо его смягчилось. — Ты не можешь оставить Москву, свою научную работу. Я знал это. Моя мать тоже никогда бы не оставила Москвы. Я все понимаю и люблю тебя, какая ты есть. Я уже обдумал это. Ты будешь жить в Москве, я на Каспии. Я буду проводить свой отпуск в Москве, а ты свой на море. Два месяца в году вместе! Кроме того, ведь я часто бываю в Москве в командировках. Мирра, девочка моя, все это не препятствия, когда любишь.
— Ничего не получится! — расстроенно вскричала Мирра. — Я так мечтала создать у себя круг знакомых: артисты, писатели, ученые, академики! Самые интересные люди столицы. У меня есть где принять… У нас же прекрасная квартира в центре, я ее обставила по-современному, а летом эта дача… два рояля, в городе и здесь… Мачеха мне в этом поможет, она умеет принять. Я уже приобрела много таких друзей и… и…
— Салон! — зло усмехнулся Мальшет. — Значит, это правда, что ты выходишь замуж за Оленева, — соображая, сказал он. — Тебе импонирует, что он академик…
«Она сухая, расчетливая карьеристка или фантазерка, которая по наивности тешит себя
