— О, чорт! — выругался гетман, — Кто там? Заходи.
Вошел гонец от Петра и подал гетману приказ прибыть в Троицу. Отпустив гонца, Мазепа некоторое время колебался: ехать или не ехать? Однако куда деваться?! Да и старшина — он замечал это не раз — все перешептывается за его спиной.
«Будь что будет, еду!» — решил гетман.
Возле Воздвиженского дорогу преградили бердышами стрельцы: царь приказал остановиться и ждать, пока не позовут. Страшно было Мазепе ждать этого вызова, он даже не сказал, чтоб поставили шатер, а просидел несколько часов на снятом с коня седле, в стороне от всех, положив ногу на ногу. К нему подошел и сел рядом полковник Федор Жученко.
— Пане гетман, письмо от наказного гетмана Вуеховича. Не успел я передать, когда сюда выезжали.
Мазепа сломал печать. Не дочитав до конца, разорвал и бросил. Жученко было неловко спрашивать, что в письме, однако решился:
— Что, плохое?
— Чернь бунтует… И какое вам всем дело — что да что? — грубо оборвал Мазепа, но тут же спохватился: Федор был одним из его верных полковников. — Пустое, Федор, там мы все уладим.
— Пане гетман, а Шакловитому на плахе голову отрубили, — с тоской произнес ни с того ни с сего Жученко.
— Значит, заслужил, если отрубили. А что с Голицыным Василием?
— Голицын все сидел в своей вотчине, в Медведевке, а недавно не выдержал и поехал с Неплюевым к царю. Так тот даже не принял их. Приказал сослать князя Василия в Каргополь за самочинное провозглашение Софьи царицей, за трату денег да неудачные крымские походы; Неплюева — в Пустозерск, за поддержку Голицына, за самоуправство и грабеж крестьян. И то пусть благодарят Бориса Голицына, — кабы не он, давно б им головы на плахе отрубили, да он заступился.
— Ладно, иди, Федор, я подремлю немного. — Мазепа стал поудобнее подкладывать под голову седло. — Погоди-ка: тот казак, что привез письмо Вуеховича, ничего не говорил, как там Палий — на Левобережье не перешел?
— Нет, сказывал только, что последнее время про Палия никаких вестей нету.
Мазепа закрыл глаза. Но разве мог он уснуть? Мозг беспрерывно сверлила мысль: как быть? Чтобы заручиться поддержкой, посетил он московского патриарха, дары возил! Но вряд ли может что-либо сделать патриарх. И не побоится ли? Ведает он о том, что Мазепа принимал участие в походе вместе с Голицыным. О его дружбе с фаворитом Софьи все знают! А совместный раздел имущества Самойловича? Неужто не минет беда, как до сей поры бывало? Так счастливо отошел он от Польши, переметнувшись к ее заклятому врагу Дорошенко, так же удачно покинул Дорошенко, увидев, что колеблется его власть, еще хитрее обвел Самойловича, что пригрел его и поднял на высоту старшинского звания. И опять же подумать: какие против него доказательства? Никаких…
Его мысли перебил стрелец — гетмана звали к царю.
На Троицком посаде стоял царский шатер для приема гостей. Направляясь к нему, гетман нервно теребил левой рукой усы, но вошел твердым шагом, внешне спокойный. За ним казаки несли богатые дары: золотой крест, осыпанный драгоценными каменьями, саблю в замысловатой дорогой оправе, десять аршин золотого бархата для матери — царицы Натальи Кирилловны, а для царицы Евдокии, жены Петра, золотой скипетр с алмазом. Печерские старцы несли книгу «Венец от цветов духовного вертограда печерского» в золотой оправе.
Молодой царь, одетый в широкий бархатный кафтан, сидел прямо, положив большие, не по-царски мозолистые руки на подлокотники трона. Петр в упор посмотрел Мазепе в глаза; тот выдержал взгляд.
— Государь желает знать… — начал, было думный дьяк Украинцев, но Петр перебил его, обратившись к Мазепе:
— Зачем приехал в Москву?
— На то был монарший указ от имени государей всея Руси, — спокойно ответил Мазепа. Гетман уже немного понял характер царя: середины быть не может — Петр либо оправдает его, либо сошлет в Сибирь. Он, еще выезжая, решил, что будет держаться с достоинством, а по дороге продумал слова, какие скажет Петру. Кланяться и просить нельзя, — это может показать, что он кое в чем замешан и приехал вымаливать прощение.
Расчет был верный. Петр еще раз пристально посмотрел в глаза Мазепе и махнул рукой Украинцеву:
— Читай!
Думный дьяк поглядел вокруг, словно требуя тишины, хотя никто из бояр не осмелился даже пальцем шевельнуть, и громко прочитал указ, по которому гетману и всей старшине объявлялась царская благодарность за крымские походы. Мазепа обрадовался: этим указом Петр давал всем понять, что царская немилость за крымские походы на него, Мазепу, не распространяется. В указе так и говорилось: Мазепа, мол, вынужден был выполнять приказы главнокомандующего Василия Голицына. У Мазепы словно гора с плеч свалилась. О, теперь он вывернется, он еще покажет, кто такой Мазепа! Гетман не удержался, чтоб с горделивой строгостью и вместе с тем покровительственно не посмотреть на старшину.
Зачитав указ, думный дьяк спросил, какая нужда у гетмана. Мазепа немного подумал, низко поклонился царю и повел речь о том, что он уже, дескать, стар, тяжко ему нести такой сан, к тому же у него плохое здоровье; но он обещал служить царю верой и правдой до последней капли крови и потому бьет челом великому государю и просит держать в милости старшину и весь народ украинский, который всегда был и есть смиренный, богобоязненный и всегда будет почитать своего царя и повелителя.
Речь Мазепы понравилась царю, особенно то, что Мазепа просил за народ, ни словом не заикнувшись о себе. По мере того как Мазепа говорил, Петр становился все веселее и под конец улыбнулся Мазепе доверчивой, искренней, почти детской улыбкой. Гетман, чувствуя успех, пошел еще дальше и тут же подал царю челобитную, в которой попрекал Василия Голицына и Неплюева; рассказал, как Неплюев по приказанию Голицына угрозами выманил у него, у Мазепы, одиннадцать тысяч рублей, денег, больше трех пудов серебра и на пять тысяч рублей дорогах вещей. Думный дьяк все это записывал. Петр ласково отпустил Мазепу, а когда тот отъехал на посольский двор, отдал приказ сослать Василия Голицына еще дальше — в Яренск.
Через два дня Украинцев спросил Мазепу, не хочет ли тот внести какие-либо изменения в Коломацкие статьи, добавленные к Переяславскому договору. Гетман счел нужным провести новую перепись казаков, чтоб мужичье, как он говорил, не очень лезло в казаки, не то скоро самому придется за сохой ходить. Кроме того, Мазепе захотелось, чтобы тем, кто едет в Москву без его универсалов, не давали поместий, не то, дескать, получается большая неурядица. Мазепе пообещали и это.
Следовало бы сказать о Палие, — дескать, он посполитых с гетманщины переманивает. Но нет, не время, говорить ничего не надо. На приеме, когда вспомнили Палия, царь весьма заинтересовался правобережным полковником. Оказалось, он хорошо знал о всех событиях на Правобережье и приказал всячески содействовать и помогать Палию.
Если жаловаться на Палия — царь может разгневаться. И так Мазепа большие милости получил от Петра, придется чуть ли не целый обоз снаряжать под соболей, пряности, вина и другие царские подарки. А грамоты, выданные царем на пожизненное владение землей и поместьями!..
Задерживаться дольше в Москве Мазепа не мог. Девятнадцатого сентября он уже мчался по дороге из Москвы на Украину: пришли новые тайные вести от Вуеховича, — чернь совсем взбунтовалась, не хочет слушать начальство, удирает на Правобережье, ходят слухи, будто Мазепа арестован в Москве и казаки хотят выбрать нового гетмана.
«Ну, я вас быстро успокою, — думал Мазепа, — вы у меня узнаете, как бунтовать! Дайте только до вас добраться». И он изо всех сил стегнул плетью ни в чем не повинного жеребца, словно то был не жеребец, а сама непокорная чернь.
Глава 6
