Не оказали влияния в этом отношении и явные намеки Черчилля о необходимости принятия эмигрантским правительством линии Керзона как основы для переговоров с СССР. Наконец, не возымело действия и заявление британского премьера 20 января 1944 года, который сказал, что «Великобритания и Америка не пойдут на войну о Россией за восточные границы Речи Посполитой».
Лондонское правительство не было склонно идти на какой-либо компромисс.
Правда, несколько раньше в Лондоне вспомнили о польском меньшинстве на Волыни и в Полесье, которое под угрозой истребления как со стороны гитлеровцев, так и банд УПА покидало эти земли в поисках более безопасного места. Вот что в связи с этим решило эмигрантское правительство:
«…Следует противодействовать тенденции бегства населения восточных районов на запад от русской опасности. Массовый уход польского населения из районов явного скопления поляков был бы равнозначен ликвидации сферы польского влияния на этой территории», — гласил пункт V подпункта 2 приложения к плану «Буря» в восточных районах… № 1 до 2100 (PZP 1300/III 20.XI 1943 г.).
В следующем пункте упомянутого приложения к плану «Буря» отрядам Армии Крайовой приказывалось:
«Перед лицом вступающей на наши земли регулярной русской армии выступить в роли хозяина…»
Таким образом, налицо была явная политическая демонстрация, а не активные действия во имя скорейшего освобождения измученного народа. Это подчеркивалось приказом главного командования Армии Крайовой от марта 1944 года, направленным всем восточным округам:
«…Ввиду того что дипломатические отношения между нашим правительством и Советами отсутствуют, нежелательно установление по нашей инициативе каких-либо связей с советским командованием. Скорее следует стремиться к выполнению плана «Буря» самостоятельно, если это удастся…»
Это был приказ для всех командиров частей Армии Крайовой. Однако существовали секретные документы для очень узкого круга. Так, например, в телеграмме главнокомандующему, направленной в Лондон в первые дни января 1944 года, командующий Армии Крайовой докладывал:
«Я подготавливаю в большом секрете скелет новой секретной военной организации, которая будет в вашем распоряжении, господин генерал. Подробности доложу после разработки своих намерений по этому вопросу. Во всяком случае, это будет особая сеть, не связанная с широкой организацией Армии Крайовой».
Это были уже совершенно однозначные намерения, за возможные последствия которых должны были отвечать не только те, кто находился в Лондоне.
В тот же период было принято решение активизировать действия конспиративных отрядов, ожидавших до тех пор приказа в боевой готовности. Бур-Коморовский решается на деконспирацию отрядов Армии Крайовой перед советскими войсками. При этом он руководствуется прежде всего политическими соображениями. Впрочем, он это подтверждает позже (3.II 1944 г.) в своей телеграмме генералу Соснковскому, в которой объясняет главнокомандующему, что он принял это решение, чтобы подтвердить свою волю к бескомпромиссной борьбе с немцами, а также чтобы продемонстрировать Советам наличие сил, обеспечивающих суверенитет Речи Посполитой, и проверить таким образом их истинное отношение к нашей государственности.
В конце этой телеграммы Бур пишет, что им руководит убежденность в том, что «если бы наши отряды, впрочем на восточных окраинах малочисленные и слабые, не проявили себя в борьбе с Германией, то Советы могли бы заявить, что на этих землях нет ничего польского, а наши скрытые вооруженные действия приписали бы советским партизанам или отрядам ППР».
Решение Бура, касающееся демонстративного выступления Армии Крайовой, получило одобрение Миколайчика, тогдашнего премьера польского эмигрантского правительства. Ибо эти политики, впрочем не они одни, рассчитывали, что такой шаг вынудит СССР признать польскую власть на территории восточнее Буга или представит союзникам доказательства враждебного отношения Советского правительства к Армии Крайовой, а тем самым и к польскому эмигрантскому правительству. Следовательно, цели операции «Буря» были однозначны. Борьба Армии Крайовой с гитлеровскими захватчиками должна была стать только демонстрацией, ибо этого требовали дипломатические интересы союзников и чисто политические престижные интересы по отношению к угнетенному польскому народу. Ведь еще недавно, 14 октября 1943 года, выступая на заседании Общепольского политического представительства, Бур открыто заявил: «Мы должны быть готовы дать вооруженный отпор советским войскам, вступающим в Польшу…»
В середине января, когда передовые советские отряды вступили на территорию Волыни, из оккупированного Ковеля в мазурские леса вышли отряды новой, 27-й Волынской дивизии Армии Крайовой, а осажденные отрядами УПА деревни и небольшие города в основном остались без мужчин, способных их оборонять. Именно они должны были реализовать ближайшие задачи политики эмигрантского правительства, одной из которых было проведение операции «Буря». Большинство рядовых бойцов Армии Крайовой ничего об этом не знали. Они брались за оружие, чтобы наконец сразиться с гитлеровскими оккупантами. Только немногие аковцы знали, какова основная цель вновь поставленных под ружье отрядов и частей Армии Крайовой: военная демонстрация перед вступающими в Польшу войсками Советской Армии, борьба Лондонского правительства за польские границы до 1939 года, а главное — сохранение политического содержания этого государства и его классовой сущности.
В партизанских отрядах Армии Крайовой, где люди не знали истинных целей борьбы, с каждым днем росла активность рядовых бойцов, которые рвались в бой с фашистами, хотя приказы главного командования Армии Крайовой все еще были сдерживающими. Нелегко уже было остановить боевой порыв тех, для кого борьба давно стала смыслом жизни и которых так долго заставляли ждать, сдерживая приказами конспиративных центров. А о том, что и эти приказы, и более поздние действия эмигрантского руководства били по самым жизненным интересам польского народа, а следовательно, и интересам тех преданных родине партизан Армии Крайовой, они узнали позже…
Командир 27-й Волынской пехотной дивизии Армии Крайовой, получив от капитана Жеготы отчет о ходе переговоров с советским командованием, немедленно приступил к выполнению задачи.
19-20 марта ударом батальонов «Треск» и «Седой», поддержанных огнем советского артдивизиона, были заняты железнодорожная станция и местность Тужиск на реке Турья. Было взято много оружия и боеприпасов.
После успешного боя настроение у бойцов дивизии было приподнятое. Радовались победе над противником, имеющим во много раз больше сил. Спустя два дня усиленный батальон «Гзымс» начал бои за Туропин, ибо захват этого населенного пункта позволял прервать железнодорожное сообщение между Ковелём и Владимиром.
А между тем последствия первого значительного успеха партизанской дивизии Армии Крайовой, достигнутого во взаимодействии с фронтовыми частями Советской Армии, оказались более серьезными, чем предполагалось первоначально.
Штаб дивизии передал главному командованию Армии Крайовой донесение о боях, которые в значительной мере мобилизовали людей на борьбу с оккупантами. Командование дивизии уверяло, что совместно с советскими частями можно успешно бить врага, не подвергая себя значительным потерям.
20 марта вечером Лондонское радио передало об этом специальное сообщение: «Наши отряды на Волыни, взаимодействуя с советскими частями, овладели населенным пунктом Тужиск».
Но речь шла не только о военных действиях, в результате которых был взят какой-то населенный пункт. События имели более значительный, политический, смысл. Это послужило сигналом бдительной гитлеровской разведке, которая активизировала свои действия.
Поздним вечером генерал-полковник Вальтер Модель возвращался в свою полевую штаб- квартиру.
Штаб командующего 9-й гитлеровской армией размещался в помещении бывшей сельской школы. Уже многие месяцы здесь не слышно было детских голосов и школьного звонка. Это было давно…
С третьей декады июня 1941 года помещение школы несколько раз меняло хозяев: вначале здесь размещался штаб гитлеровской дивизии, потом полицейский участок, на какое-то время им завладел отряд вермахта, занимали его и советские партизаны, и немецкая полиция… Так было до первых дней марта 1944 года. Тогда-то адъютант Моделя счел, что после трудных боев этот дом, расположенный на краю
