— Там внизу, — думает он — и в то же время знает, что в этом проклятом одиночестве нет ни низа ни верха, — на Земле они сейчас лежат в своих постелях и спят, или ходят по увеселительным заведениям, клубам, барам, двигаются под ритмы калипсо или джаза на танцполе, промачивают горло виски!
Как часто он сам сидел у стойки в баре, небрежно зажав сигарету в уголке рта, и заказывал себе свой специальный коктейль!
К черту идею майора, отправить именно его на Луну на этой чертовой ракете. Это не для него. Ему необходимы шумная земная деятельность и та возбуждающая игра сил, в которой принято одерживать верх над всяким, кто думает и действует по-другому.
Шеппард знает Грюнтерса уже давно. Два десятка лет назад они оба, им еще не было и двадцати, солдаты оккупационной зоны, пережили лучшее время своей жизни на Рейне. Были же времена! В его памяти еще свежи некоторые похождения с немецкими девушками и прежде всего о Грюнтерсе, этом потрясающем смельчаке. Он многому смог научиться у него! Тупые германцы определенно надолго запомнят их. Жаль, что это время закончилось так быстро! Уже начали устраиваться надолго.
Да, он хочет жить, наслаждаться всем, что может дать Земля. Грюнтерс уже пообещал ему кое-что, если он хорошо выполнит свою миссию. Ему хорошо говорить, хорошо сидит в своем кресле, нашел лучшее применение для локтей. А ему, Шеппарду, приходится сейчас бродяжничать во Вселенной.
Эта тишина действует ему на нервы!
— Профессор, — хрипло говорит он, — когда, наконец, закончится это бесконечная гонка?
— Но Шеппард, — профессор кажется улыбается, — Вам же известны наши расчеты!
— Уж больно скучно здесь! — звучит в ответ.
Профессор Бёрнс смотрит на хронометр, на дальномер. Вообще-то должно начаться вращение ракеты…
Вот! — Уже началось.
Боковые сопла начинают работать, медленно вращают Феникс вокруг продольной оси.
— Вот вам ваше разнообразие, Шеппард! Мы достигли нейтральной точки. Начинается падение на Луну. Будем надеяться, что наши расчеты верны и сопла на корме вовремя начнут торможение. Теперь самое время для постоянного наблюдения нашей цели. Включайте матовое стекло!
За этим следуют минуты напряженной, концентрированной работы. Теперь больше недостаточно полагаться на автоматы. Так как Луна теперь приблизилась почти в зону досягаемости — он чувствует как огромный, наполовину освещенный шар заполняет практически весь экран, закрытый матовым фильтром, — каждая секунда полна опасности и пронизана напряжением.
Если расчеты отклоняются от действительных значений хотя бы на малую долю, если посадочная скорость будет больше хотя бы не намного, космический корабль может разбиться о каменистую поверхность или по меньшей мере потерпеть большой ущерб, из-за которого отлет потом будет невозможным.
Но время еще не настало. Из кормовых дюз полыхает сгоревшее топливо и Феникс снижает скорость. Шкала показывает 12,5 километров в секунду; затем 11; 10,5; 10; 9; и полет тормозится все сильнее.
Кажется, что лунная поверхность надвигается на космонавтов с огромной скоростью. Это зрелище, от которого у них захватывает дух. Они падают как раз на мощные кольцевые горы кратера Коперник… Он все больше и больше попадает в поле зрения, заполняет его. Будет ли действие системы торможения достаточно сильным? Корабль еще движется со скоростью 25000 километров в час, семь километров в каждую секунду.
— Профессор, — выпалил Шеппард, — Профессор, запустите тормозные двигатели на полную силу! Это же сумасшествие, самоубийство!
Профессор Бёрнс прижимает руки к панели приборов.
— Еще нет, Шеппард, еще подождем! — В его голосе чувствуется невероятное нервное напряжение. — Высота всего 3000 километров…
Когда космический корабль разлетится на куски?
Шеппард хочет оттолкнуть профессора от рычага тормоза, хочет усилить действие тормозных двигателей. Но властное движение профессор вызывает у него состояние нерешительности. Лицо Бёрнса выдает железную концентрацию. Ни один мускул не дрожит на нем. Словно высеченный из камня, он сидит в кресле, держа руки на рычаге тормоза. Его взгляд скользит от шкал к экрану — сравнивая, взвешивая. За его высоким лбом четко и ясно работает мозг. И Шеппард вдруг чувствует совершенно ясно: Если кто и может не дать им разбиться, то этот невзрачный человечек рядом с ним, это Бёрнс, которого он прежде всегда недооценивал, считая его пугливым и заторможенным.
В нем невольно выросло уважение перед способностями другого, который сконструировал Фёникс и сейчас будет мастерски справляться с ним.
Его взгляд падает на высотомер. Холодок пробегает у него по спине: еще 1200 километров!
Тут Бёрнс надавливает на рычаг до конца, включает также боковые дюзы для усиления. Корабль бросает вперед рывком, Шеппард швыряет вперед. Боль пронизывает его колено. И, вот, он видит, как кратер прекращает расти, уходит в сторону. Поверхность Луны начинает скользить, больше не приближается, а закатываясь в сторону.
Траектория полета Феникса изгибается все сильнее, приближается к траектории вращения. На высоте в тысячу метров, ракета выруливает над поверхностью и устремляется над разрушенным ландшафтом, начиная вращение вокруг Луны.
Шеппард громко вздыхает, стирает пот со лба. Профессор Бёрнс тоже выходит из своей концентрации, проводит рукой по глазам. Затем он смотрит на инженера и смеется.
— Ну, Шеппард, худшее позади! Мы стали спутником Луны. Посмотрим, как выглядит ее оборотная сторона.
Затем он снова обращается к своим приборам.
И для инженера Шеппарда теперь начинается напряженная деятельность. Камера жужжит и фиксирует каждую фазу полета на Луну на кинопленку. Она работает в ускоренном режиме, чтобы потом можно было проанализировать поверхность, над которой она сейчас скользит, опускаясь все ниже.
Вскоре они долетают до терминатора, границы света и тени. Освещенная Солнцем поверхность исчезает, и Феникс погружается в непроглядную темноту.
После половины витка ночная сторона пройдена, лунный день снова окружает их. Светящийся ландшафт, который движется им навстречу, кажется необычайно мертвым и безжизненным, желтым и нереальным. Возвышающиеся обрывистые горные цепочки сменяются огромными равнинами, которые пересекают трещины, шириной в несколько километров. И снова и снова кратеры, кольцевые горы, очень плотно друг к другу, бесчисленные, необъятные.
Мертвое, однотонно пустое, унылое однообразие, покрытое слоем грязно-желтокоричневой пыли словно огромным саваном.
— Здесь, в этом призрачном мире теперь я должен провести несколько дней, — думает Шеппард. Видит бог, что он быстро выполнит задание, и тогда его ничто больше не будет держать здесь.
Они уже несколько раз обогнули Луну. Феникс опускается все ниже. Скорость сильно упала. Измеритель скорости показывает восемьдесят километров. Теперь для Шеппарда время действовать. Задание, которое ему доверил майор Грюнтерс, начинается.
— Где мы будем приземляться, профессор? — следует его вопрос.
— По возможности ближе к границе дня и ночи, — следует ответ. — Вы сами знаете, Шеппард, что у нас тогда будет четырнадцать солнечных, и если наш отлет будет отложен — что, я надеюсь, не произойдет —, тогда нас не так быстро настигнет темнота. Если мы прилунимся у самих кольцевых гор Платона рядом с кратером Омега, то у нас хорошие возможности для исследования.
Шеппард мгновенно пробегает в уме карту лунной поверхности, которую он выучил досконально. У кольцевых гор Платона — это было бы роковой ошибкой! Это дальше приблизительно на тысячу километров к северу.
— Я считаю это нецелесообразным, профессор Бёрнс, равнина у кратера Коперник представляет меньше сложностей.
Бёрнс удивленно поднял взгляд. Смотри-ка, как инженеру пришло в голову такое предложение?
— Послушайте, Шеппард, — озлобленно начинает он, — где мы совершим посадку, вам собственно
