— Лотарио! Отец! — в отчаянии воскликнула Тереза.
— Прекрасно, прекрасно! — пробормотал Аренберг. — Ведель был прав, когда оставил ее. Это у нее в крови. Мне следовало бы знать! Над этим семейством тяготеет проклятье!
Потрясенный случившимся, граф покинул жилище дона Лотарио.
Некоторое время молодой испанец глядел ему вслед, потом подошел к Терезе — она была неподвижна, словно мраморная статуя, без кровинки в лице — и заключил ее в объятия.
— Дорогая Тереза! — пылко вскричал он. — Теперь ты моя, моя навек! Благодарение Богу! Весь мир отвернулся от нас с тобой! Отныне нам предстоит идти по жизни одним! Ты больше никогда не покинешь меня — ни на день, ни на час! Я не отдам тебя никому на свете! Не печалься, любовь моя! Графа обманули, и рано или поздно он убедится, что был не прав, однако до тех пор друзьями нам с ним не бывать!
Если бы в последние годы удары судьбы не укрепили дух Терезы, этот совершенно неожиданный жизненный поворот глубоко потряс бы ее, а может быть, и надломил. Хотя случившееся и оставило в ее душе неизгладимый след, а слова графа задели и ее гордость, все же мысль о том, что рядом любимый человек, не могла не утешить ее.
Еще больше успокоил ее разговор с доном Лотарио, который открыл ей свое сердце и посвятил в свои планы. Она убедилась, что нисколько не ошиблась в нем, что он действительно такой, каким она его считала, и поняла, что ему безусловно можно доверять.
Дон Лотарио намеревался уехать из Берлина, вернуться на родину и восстановить свою гасиенду или приобрести новое владение. Правда, его занятия не были пока завершены, но в нем уже пробудился интерес к наукам и искусствам, и он надеялся, что в Калифорнии сможет заниматься самостоятельно, тем более что присутствие Терезы сулило превратить его одинокое существование в настоящий рай.
В тот же вечер он отправился к профессору и все ему рассказал. Ведель был просто поражен и вызвался помочь примирению, но дон Лотарио отсоветовал и повторил, что тверд в своем решении вернуться в Мексику. Затем молодой человек снял номер в гостинице, поскольку между влюбленными было решено, что эту ночь Тереза проведет в его доме одна.
На другой день он забрал из банка все свои деньги и распорядился собирать чемоданы. Между тем граф прислал гардероб Терезы и все, что ей принадлежало, присовокупив немалую сумму в банкнотах. Эти деньги Лотарио отправил обратно, написал друзьям прощальные открытки, нанес последний визит профессору, а вечером вместе с Терезой уже ехал в почтовой карете в Париж.
Три дня спустя граф Аренберг получил из Парижа пространное письмо от аббата Лагиде. Должно быть, в письме содержались удивительные новости, потому что прислуга никогда не видела графа столь растерянным и смущенным. Он велел позвать полицейских и вместе с ними поспешил к дому Ратура.
Там он узнал, что француза не видели со вчерашнего дня, а поскольку его чемоданов на месте не оказалось, предположили, что он тайком уехал. Так оно и оказалось, Ратура нигде не нашли.
Накануне покинула Берлин и донна Эухения, однако никому не было известно, сопровождал ли ее Ратур.
Счастливой в тот день чувствовала себя только одна женщина — Валентина Моррель. Граф сообщил ей, опять-таки узнав все это из письма аббата, что она стала жертвой грязной интриги и что — самое главное — ее Макс жив. Она не помнила себя от радости и рвалась немедленно вернуться в Париж, но граф сказал ей, что едет туда же и уже заказал почтовых лошадей.
На следующий день вместе с графом она отправилась в Париж.
VIII. ДВОЕ СЧАСТЛИВЫХ
Примерно в то же время, когда в Берлине происходили описанные события, однажды вечером, незадолго до полуночи, в дверь небольшого домика на окраине Нового Орлеана — того самого домика, куда, направляясь в Европу, ненадолго заглянул граф Монте-Кристо, — негромко постучали.
На стук вышла та самая пожилая женщина, которая в свое время встречала графа, и поинтересовалась, что это за поздний гость пожаловал к ней.
— Скажите Амелии, что это я, Вольфрам! — ответил знакомый голос.
Хозяйка отворила дверь и, увидев бледное, словно у призрака, лицо молодого человека, внезапно появившегося перед ней, едва не выронила свечу.
— Боже милостивый… что у вас за вид! — в испуге воскликнула она.
— Что ж тут удивительного? — коротко ответил Вольфрам. — Амелия еще не спит?
— Наверняка нет, она никогда не ложится раньше полуночи.
Из комнаты Амелии донесся удивленный возглас, и молодой человек поспешил войти. Амелия ждала его, бросив вышивку.
— Вольфрам! Дорогой мой! Как ты решился встать с постели? — испуганно спросила она. — Такая опрометчивость только повредит тебе!
— Пустяки, — отозвался Вольфрам, беря ее за руку. — Я не мог больше выдержать. Впрочем, я чувствую себя достаточно крепким.
Похоже, он не кривил душой. И хотя был очень бледен и двигался не вполне уверенно, его лицо, его глаза говорили о том, что прежняя сила постепенно возвращается к нему.
— Слушай, Амелия, я скажу тебе, что заставляет меня торопиться. Мое положение здесь невыносимо. Я хочу уехать этой ночью, немедленно! Не знаю, что произошло со мной с тех пор, как негодяй мастер всадил в меня пулю, знаю только, что снова оказался под покровительством банкира Натана, а я ничем не желаю быть обязанным этому человеку!
— Не горячись, Вольфрам, пожалуйста! — увещевала его Амелия. — Тебе это вредно!
— Да нет же, я спокоен, — возразил Вольфрам. — Этот банкир связан с лордом. Одному Богу известно, что они замышляют. Но я не собираюсь быть игрушкой в руках этих людей!
— Лорд желал тебе только добра, несмотря на то, как ты с ним обошелся! — тихо заметила Амелия.
— Может быть, и так! Готов признать, что вел себя с ним тогда как мальчишка. Теперь бы я так не поступил. Я стал другим. Но судьба развела нас. И пусть он не попадается больше на моем пути — ни с добром, ни со злом! А что до той истории с моим отцом, так это наверняка выдумки. Нет, Амелия, как только ко мне вернулось сознание, я решил бежать от этих людей. Я хочу быть свободным, самостоятельным! Буду зарабатывать на жизнь собственными руками и головой, а если уж мне суждено быть у кого-то в долгу, так только у тебя!
— Не говори так, Вольфрам! — сказала Амелия, когда молодой человек поцеловал у нее руку. — Можно ли говорить об этом! Люди живут друг для друга.
— Я еще раньше врача почувствовал, что силы возвращаются ко мне, — продолжал Вольфрам. — Теперь я убедился, что здоровьем природа меня не обделила. А потеря крови, пожалуй, сделала меня даже спокойнее и осмотрительнее. И вот сегодня вечером, заметив, что остался один, я немедля решил бежать. Я встал с кровати, отыскал в соседней комнате одежду — и вот я здесь! Я пришел спросить тебя, Амелия, согласна ли ты уехать со мной?
— Еще бы, Вольфрам! Но твое здоровье, твоя рана! Едва ли…
— Не волнуйся, дорогая, я здоров! — перебил Вольфрам. — Правда, сил пока маловато, но на свежем воздухе я быстро окрепну. Теперь самое время ехать. В дороге все мигом пройдет, я уверен. Только вот денег нету. Тебе удалось что-нибудь скопить? Помню, ты что-то говорила.
— Да, дорогой, я все время работала, и мне казалось, что с того несчастья, которое тебя постигло, Фортуна стала ко мне более благосклонной. Я получила сперва несколько заказов, а потом еще и еще, причем так много, что я просто была не в состоянии все их выполнить. Сначала я думала, это оттого, что тебя нет в городе (ведь мне сказали, что ты уехал) и что этими заказами меня всего лишь хотят поддержать. Но когда я получила радостную весть, что ты в Новом Орлеане, что тебя спасли от смерти, я стала трудиться день и ночь. Я знала, как ты обрадуешься, когда увидишь, сколько мне удалось скопить. Платили мне лучше, чем я могла ожидать. Представь себе, Вольфрам, у меня собралось четыреста долларов!
— Благодарю тебя, дорогая женушка! — обнял ее молодой человек. — Надеюсь, ты не связала себя обязательствами на длительный срок?
— К счастью, нет. То, чем я сейчас занимаюсь, я делаю для собственного удовольствия. Последние готовые заказы я отправила сегодня днем, так что теперь я совершенно свободна.
