Николас обернулся. Человечек брел прямо на него, прижимая бурдюк к животу и беспомощно крутя плешивой головой. Не то чтобы Николас пожалел его. В здешних местах творилось нечто непонятное и пугающее, чего Николас не встречал нигде прежде. Этот проповедник говорил, что знает бесноватых, – следовательно, он мог быть полезен.
– Я здесь! – негромко проговорил Николас.
Человечек ускорил шаги и через минуту схватился за мешок.
– Благодарю вас, господин, – вздохнул он.
Глава 2
Прежде чем надеть куртку, Николас осмотрел повреждения на собственном теле. Раны, полученные им в подземелье верпенской канализации, давно затянулись, не было видно даже шрамов. На левом боку розовели четыре отметины, напоминавшие поджившие язвы. Прикосновение к ним еще вызывало боль, но Николас знал: к вечеру следующего дня не останется и следа. Повреждения от металла, выкованного руками людей, от огня или камня не представляли для него никакой опасности – кроме, пожалуй, опасности истечь кровью. Да и то было маловероятно: кровь свертывалась почти мгновенно, самые страшные раны заживали в течение нескольких дней, и только редкие шрамы держались один-два года.
– Ерунда! – пробормотал Николас.
– Чего изволит господин? – оторвался от своего бурдюка проповедник, сидевший чуть поодаль, рядом с мальчиком-проводником, который еще не пришел в себя.
Николас не ответил.
– Позволительно ли мне бу… будет узнать имя господина, спасшего мою жизнь? – упокоив почти опустевший бурдюк между ног, спросил проповедник, который вследствие нервного потрясения и возлияний успел порядочно осоловеть.
– Николас, – не думая, ответил Николас.
– Бог отблагодарит вас за ваше милосердие! Что привело вас в Халию? Приличные люди здесь не появляются… То есть я хотел сказать, господин, что вы не принадлежите к приличному… э-э… славному… э-э… То есть я как раз хотел сказать, что вы принадлежите… э-э… То есть как раз не хотел сказать… – Бородатый священник заторопился и запутался в словах.
Николас глянул на него внимательно. Отец Матей смущенно икнул и тотчас изобразил на лице почтительную улыбку.
– Простите меня, господин, – сказал он. – Проклятое вино! Истинно – Сатана послал это зелье на землю, дабы смущать слабых. Я слаб, господин! Будь я в силах преодолеть пагубную тягу, я бы жил сейчас в Верпене, подле площади Блаженного Симона в угловой комнате гостиницы вдовы Таннекен. Вы бывали в Верпене? О, прежняя жизнь! О, белоснежные простыни! Вдова стирает их каждую неделю и полощет в лавандовой воде… Вы знаете вдову Таннекен? Какие жирные супы она готовит! Какие колбасы подают у нее по вторникам! Будь проклято сатанинское зелье отныне и во веки веков, аминь. – Он отхлебнул из бурдюка и снова икнул. – Будь проклято вино… и отец Лансам! Вы не встречали отца Лансама? Ваше счастье, господин, что вы не встречали этого мерзкого упыря! Более пакостное создание трудно себе вообразить…
Проповедник поднялся на ноги и погрозил в темноту кулаком так ожесточенно, что не удержался и опрокинулся на спину.
– Он обвинял меня в государственной измене… – жалобно продолжал отец Матей, с трудом вставая на четвереньки. – Государ-р-р-рственной измене! Будто бы я в своих проповедях поносил государя нашего Императора и мать Святую Церковь! Это я-то? Я проповедник, господин, и значит, моими устами говорит сам Создатель. Да, я возмутился повышением налогов на продажу вина и крепких напитков, а кто бы не возмутился?! Поверите, господин, когда я сказал, что недостойно избраннику Божиему вожделеть выгоды от продажи дьяволова зелья, толпа взревела как один человек! А я! Я!.. – Отец Матей трижды ударил себя в грудь, причем последний раз промахнулся и расквасил себе нос. – Я, – гнусаво договорил он, – вызвался избавить народ от сатанинского злоумышления! Я предложил свозить все пиво, вино и водку из трактиров и кабаков Верпена к гостинице Таннекен, где я бы сам уничтожал эту гадость, дабы освободить народ от козней дьявола. Я бы делал это, господин! И я бы делал это совершенно бесплатно – пусть только городская казна оплачивала мне закуску… Да! Я бы принес себя в жертву своей пастве, но гнусный Лансам… – Бородатый проповедник икнул так сильно, что потерял нить рассуждений и замолчал, хлопая глазами.
– Свинорылый Гага и прочие – твоя теперешняя паства? – спросил Николас. – Хорошо же ты заботишься об их душах, если в конце концов они решили принести тебя в жертву Черному Козлу.
– Что?.. А… О, господин не судите их строго. Они всего лишь невежественные крестьяне. Пока в Халии стояли войска государя Императора, они посещали церкви и крестили своих детей. Как только войска ушли, они вновь вернулись к своим языческим идолишам.
– Черному Козлу?
– Н-нет, господин… Они поклонялись духам, этих духов было много, так много, что мне и не запомнить… Проповедники, которые, к несчастью своему, оказывались в этих жутких землях, несли халийцам слово Божие, только от этого… стало хуже. Крестьяне тупы и необразованны. Они совсем как дети. Много времени понадобилось, чтобы убедить их в том, что истинный Бог – он один, а все их идолы – суть слуги дьявола, бесы. Им говорили о Боге, но говорили и о дьяволе. Им говорили, что те, кто не примет в сердце своем Спасителя, будут обречены служить Сатане. Заповеди Божии показались им странными и сложными, и дьявол, породивший духов, которым они когда-то поклонялись, стал им ближе и понятнее. Те древние духи, как и он, нечистый – страшные, мстительные и коварные, внушающие трепет и чуждые любви.
Николас, поначалу слушавший проповедника с улыбкой, теперь посерьезнел.
– Чудные дела, – сказал он. – Никогда не слышал о том, чтобы жители Империи избрали своим богом Сатану.
– О нет, господин! – откликнулся отец Матей. – Я же говорю – крестьяне слишком глупы. Их умишка не хватит на сознательное свершение такого страшного греха. Им, как и всем прочим, нужен бог. Они не готовы принять Хри… Христа и все еще не могут забыть прежних идолов, даже теперь, когда им открыта их суть. Когда им говорят, что, поклоняясь духам, они поклоняются Сатане, они, конечно, верят. И продолжают поклонение – надо же все-таки хоть кому-то поклоняться! Имперские отряды, которые посылают сюда церковники, жгут идолов, а крестьяне делают новых. У тех, что сделали последними, – рога, раздвоенные хвосты и копыта, в которых они держат вилы. Этот Черный Козел… – проповедник понизил голос до
