– О чем ты?
– Что? Ах, это… Я вот о чем думаю… Братство Красной Свободы. Сотни и сотни людей! Таких, как мы с тобой. Не может быть, чтобы никто из них не догадывался, что же такое на самом деле – Ключ. Но тем не менее они продолжали идти за Пелипом. Они сражались за… смерть всего человечества. Вожделея обещанный маленький кусочек власти. Как ишаки, которых гонят в пропасть, подманивая веткой репейника, которая им никогда не достанется.
– Ты это к чему, святой отец?
– А к тому… К тому, что многие из нас за золото и власть готовы продаться кому угодно и за что угодно. А Ключ ценнее всего золота и всей власти в этом мире. Потому никто и не должен знать истину о Ключе. Понимаешь? Никто!
После этого они несколько часов молчали. Когда наступил вечер, первым заговорил Топорик.
– Долгая дорога… – облизнув пересохшие губы, сказал он.
– Долгая, – согласился проповедник, снова устремляя взгляд вперед. – Но возблагодари Бога за то, что мы остались живы, низвергнувшись в водную пучину, за то, что преследователи отстали, за то, что впереди деревня, где можно отдохнуть, а наутро снова двинуться в путь…
Проговорив это, Матей в который раз оглянулся. Мальчик невольно последовал его примеру. Но местность позади них была безлюдна…
Солнце уже клонилось к закату, путники шли весь день по долине, таща за собою волокушу с мешком; шли, держа путь строго на запад, минуя рощицы, пруды, переправляясь через ручьи и обходя небольшие овраги, и никто не встретился им. Часа три или четыре назад они выбрели на старую дорогу меж высоких тополей, дорогу, ведущую, судя по всему, прямо в деревню. Когда-то, очевидно, оживленная, сейчас она едва виднелась в буйно разросшейся траве. До деревни оставалось еще немного. Вон уже видны хижины, ограды… Но почему-то не слышно ни лая собак, ни вечернего петушиного пения. Ни людских голосов. И света в окнах хижин не видать.
– Не нравится мне эта деревня, – сказал отец Матей. – Очень она мне не нравится, – повторил он, когда они ступили на пустынную улицу. – Смотри – никого нет…
– Может, подать голос? – предложил Топорик, опасливо озираясь по сторонам. – Если в этой долине по ночам происходит то же, что в лесу, через который мы прошли, естественно предположить, что жители прячутся… не зажигая света.
Красное солнце, наколовшись о скальную гряду на той стороне долины, разлилось по горизонту багровой желчью. Соломенные крыши хижин вспыхнули, будто подожженные. И Янас, и священник, идя по улице, непроизвольно старались ступать потише, но ветви волокуши, тянущейся за ними, громко шуршали в дорожной пыли. Ветер стих, и только этот шорох был слышен отчетливо, все остальные звуки притаились.
– Вряд ли… – шепотом проговорил отец Матей.
– Что? – переспросил мальчик.
– Вряд ли они прячутся в домах… Жители… – уточнил Матей.
Янас оглянулся по сторонам и молча согласился со священником. Окна безмолвных хижин были забиты досками, но двери – почти все – были открыты. За ними притихла пыльная темнота. Мальчик на ходу вытащил из мешка единственное свое оружие – топорик с ясеневой рукоятью.
– Погоди-ка! – Оставив волокушу, священник подошел к стене одной из хижин, снял с притолоки пучок засушенных трав, растер в пальцах ломкие стебельки и принюхался. – Это семицвет, – задумчиво сказал он и, внезапно побледнев, выронил травяной пучок, рассыпавшийся на земле прахом. – Святые угодники!
– В чем дело?!
– Листья семицвета, по местному поверию, отпугивают у-упырей, – запнувшись, пояснил Матей и продолжил по привычке: – Суеверие, конечно, глупое и… Да что я говорю, господи!
Мальчик остановился.
– Упыри – это потемники вроде летучих мышей? – спросил он. – Высасывают кровь?
– Путаешь с нетопырями, – озираясь, ответил священник. – Упыри – это нечистые покойники… Мертвецы. Упырями становятся самоубийцы, восставшие из могилы. Потемье забирает их души, не пуская в Преисподнюю. Чтобы этого не произошло, самоубийц принято хоронить лицом вниз без гроба. На востоке Империи так принято. На западе хоронят в гробах, но крышку заколачивают серебряными гвоздями. А вот в Халии таких покойников попросту сжигают…
В безветренном воздухе далеко разнесся стук закрывшейся двери.
– А на севере Империи? – вздрогнув, спросил мальчик.
– В Лакнии?.. Н-не припомню… Какая разница?! Судя по тому, что деревня опустела, никакие способы удержать мертвецов в могиле не помогли. Или просто этими способами не воспользовались…
Где-то неподалеку что-то тоненько звякнуло. Послышался отрывистый скрип. Сумерки спускались все ниже, и притаившийся было мир звуков стал оттаивать.
– Человек, убитый упырем, будучи похоронен, на вторую ночь сам встает из могилы, – прошептал еще отец Матей. – Уже в обличье упыря. Я слышал рассказы о целых селениях упырей. Странников, ненароком забредших туда, ждет горькая участь стать одним из этих чудовищ…
Громко хлопнула дверь. Позади Топорика медленно, как падают капли пещерной воды, застучали чьи-то шаги. Янас дернулся к дому, с притолоки двери которого Матей снял травяной пучок, но священник удержал его:
– Не сюда, – и указал на то, что осталось от семицвета. – Ищи дом, защищенный такой же травой.
Топорик почувствовал, что у него сбилось дыхание. События прошлой ночи живо встали у него перед глазами.
– Лучше уйдем отсюда! Войдя в дом, мы не сможем покинуть деревню до утра. Если вообще сможем…
