без очереди. Три ходки сделал! И завязал. Ему больше не надо. Ложки есть, вилки есть, жена — на месте, квартира — живет, как король! У меня это вторая ходка, надо до 30 еще одну, и тоже завяжу.
— Зачем тебе, Витя, три ходки?
— Kaк у брательника, чтоб во дворе уважали. Две ходки не то, с третьей считаешься в авторитете.
Отца Витя не помнит. Мать пьяница. Старший брат сгинул на очередной отсидке, давно никаких вестей. Сестра — проститутка, тоже бегает от милиции, теперь неизвестно где. Один в семье «путевый» — средний брат, с которого делает свою жизнь Витя. Преступления Витя совершает нарочно, только чтоб отсидеть. Иначе в их кругу — всю жизнь пацан и никакого уважения. В этот раз отдохнул от первых полутора лет и решил, что подошло время для второй ходки. Поставил на уши хату, как он выражается, науськал двух ребятишек лет десяти залезть в квартиру одинокой женщины в соседнем доме. Взяли что попало: халат, туфлишки, кофту. Витя все забрал себе. Пацаны обиделись, жалуются во дворе. Кофту Витя подружке подарил. Та на радостях ходит по двору, счастью своему не верит, форсит. Увидела свою кофту обворованная соседка: «Сымай!» Пацаны все рассказали. Витя не отпирается. С чувством исполненного долга поехал в тюрьму. «Ты кто?» — спрашивают Витьку в камере. Он гордо отвечает: «Вор!»
Парень, говорит Женя, добрый и безобидный. Но ужасно хочет быть не хуже людей. А кроме среднего брата, других образцов для подражания не знает. Самое интересное, что не из далекой глуши Витя — живет почти в центре Москвы, в старых дворах близ Таганки. Образование 8 классов. И совершенно иной мир, мир московского дна, о существования которого я тоже, признаться, не знал.
В ту пору много было шума о выстрелах в центре Москвы, на Калининском проспекте в ювелирном магазине «Кристалл». Писала «Московская правда», сообщало телевидение. Среди белого дня в магазин вошел молодой человек и, наставив на кассиршу пистолет, потребовал деньги. Кассирша нажала кнопку сигнализации и замертво осела под пулями. Ранен вбежавший в зал милиционер. Газеты и телевидение сообщали о героизме убитой кассирши, о подвиге раненого милиционера и практически ничего о преступнике. Маньяк. Кто, откуда зачем он это сделал — ни слова. Да как-то и не очень задавались: преступление настолько жестоко и безрасудно, что не возникало сомнений в том, что его мог совершить только сумасшедший. Но молодой человек, оказывается, вовсе не был сумасшедшим. Женя какое-то время сидел с ним в одной камере. Его звали Павел, он окончил философский факультет Московского университета, был директором сельской школы у себя на родине, в Орловской области. Мечтал поступить в аспирантуру института социологии. Несколько раз пытался и неудачно. В отделе аспирантуры намекнули, что нужно четыре тысячи. Астрономические деньги для сельского учителя. Ошеломляющее предложение для комсомольца-идеалиста, каким был Паша. Он был потрясен не суммой, а требованием взятки. И где? В святая святых, в храме академической науки, на которую он молился. В цитадели молодой отечественной социологии, с которой связывалась надежда подлинного изучения реального общества. Воспитанный на идеалах научного коммунизма, в том же духе искренне учил деревенских детей. Недостатки реальной жизни относил к разряду временных, больше связывал с особенностями местных условий Орловской области и беззаветно верил, что они будут преодолены под руководством партии и ученых-социологов на пути к светлому будущему. Он мечтал учиться у этих социологов. Несколько лет подряд штудировал книги, готовился в аспирантуру, сдавал экзамены, не проходил по конкурсу, снова готовился. Он-то думал, что дело в знаниях, что надо лучше готовиться, а дело, оказывается, в пустяке. Не знания нужны, а деньги. В заоблачной выси марксистской академической науки он неожиданно наткнулся на ту же грязь, на те же взятки, отвращение к которым, может быть, определило его призвание к коммунистическим идеалам, к активному участию в совершенствовании общественных отношений. Там, где светлые профессорские головы озаряют путь к светлому будущему, его окунают в дерьмо ничем не лучше родного орловского. Паша был идеалист. Всю жизнь его учили презирать деньги. Такой пустяк. Он знал, где есть лишние деньги. Раздобыл самодельный пистолет и пошел в ювелирный магазин «Кристалл».
— Но почему днем, почему на Калининский, где на каждом метре мент? — спрашивали сокамерники.
— Я об этом не думал. Мне нужно было четыре тысячи, и я пошел туда, где без них не обеднеют. У меня была цель — аспирантура. Говорили готовиться к экзаменам — я готовился. Сказал, что надо четыре тысячи, — я пошел за деньгами.
— Ho зачем ты стрелял в кассиршу, пожилую женщину, неужели не жалко?
— Нет. Я не видел женщину. Передо мной было препятствие, и я его устранил.
Раскольников нового, советского образца. Сюжет, достойный пера Федора Михайловича. Молодой человек чувствует в себе способности, он стремится быть максимально полезным обществу. Для этого нужны деньги. Он идет туда, где деньги выбрасывают на красивые безделушки. Он знает, что имеет высшее право на эти деньги. И если мир несовершенен, если ему не дано улучшить его, то пусть он будет жертвой несовершенного мира, чем жить и приспосабливаться в нем.
Преступление директора школы, выпускника философского факультета Московского университета зарубежное радио комментировало как признак идеологического кризиса в СССР. На обследовании в психиатрическом институте имени Сербского врач в форме полковника, не обнаружив у Паши психических отклонений, сказал: «У тебя единственный шанс выжить — коси!» Советский контрпропаганде нужна была версия маньяка, сумасшедшего. Паша отказался. «Тебя же расстреляют! — ахнули в камере. «Ну и что? Я не боюсь» — спокойно отвечал Паша. Потом его куда-то перевели и, по слухам, расстреляли.
— Нормальный умный парень, — удивлялся Женя, — фанатик, конечно, потому что живет по идее, а в остальном — совершенно никаких сдвигов.
Любопытно, как там Лена — зав. отделом аспирантуры института социологии? Правда ли все это? Насколько я знаю, она — девушка без комплексов. Поневоле задумаешься о происхождении лениного шарма, о дорогом перстне на пальчике, вспомнишь крутую обтяжечку обольстительных импортных штанов — неужели это стоит четыре тысячи? Несомненно, в институте, как и у каждой молодой хорошенькой, у нее были свои протеже. До сих пор меня они не интересовали. Но сейчас любопытно — кто? Сколько могу сейчас судить, в институте социологии дело замяли, но Лена там уже не работает.
Много говорили о знаменитом, тянущемся который год деле «рыбников» или «океанщиков». В Бутырке сидел зам. министра рыбной промышленности Рытов, в Лефортово — начальник управления Денисенко. Втянуты сотни людей, практически все крупные морские рыболовные пароходства, бассейны, вплоть до самого министра Ишкова. А началось, как говорят, с Фишмана, директора магазина «Океан», около метро Щербаковская. Вроде бы уехал туристом в Югославию, и в его отсутствие, якобы случайно, уборщица обнаружила в магазине тайник с несметными деньгами. Откуда у директора магазина завалявшийся миллион? Когда Фишман приехал, его об этом спросили в КГБ. Договорились, если Фишман будет молчать, его приговорят к высшей мере, если во всем признается — не больше пяти лет. Фишман назвал десятки имен. Дело закрутилось по всем магазинам фирмы «Океан», перекинулось в главки и министерство рыбной промышленности, захватило все пароходства и загранфлот. Много было всего, но чаще говорили о нелегальных поставках икры на внутренний и внешний рынок. Официально икра поставлялась в селедочных банках, и вся выручка от продажи оседала в карманах предприимчивых людей. Размах рыбной коррупции, величина наживы, отлаженность подпольной системы поражали воображение видавших виды следователей. Более крупного хозяйственного дела советское правосудие, наверное, еще не знало, Фишману, как и обещали, дали пять лет. Но в ходе начавшихся расследований всплыл какой-то мелкий эпизод, по которому возбудили новое дело, и Фишман получил все пятнадцать. Новое дело вела прокуратура, КГБ здесь ни при чем, они свое слово якобы сдержали.
В Лефортово в одно время с нами сидел председатель Сочинского горисполкома Воронков — по коррупции в масштабах города и, как потом выяснилось, с участием руководства Краснодарского края. Кто-то из моих сокамерников, — не Сосновский ли? — сидел с Воронковым и очень его не хвалил. Примитивный, трусливый, жадный старик. Вечно ноет и постоянно жрет. Под кроватью все забито передачами, десятером за месяц не съесть, но. Скорее, сгинет, скорее, выбросит, чем даст сокамернику. Крепка Советская власть!
Говорили о кавказцах, совершивших недавно крупнейшее ограбление в советской истории — 3 миллиона из Ереванского банка. Их не могли найти, а попались случайно. На Северном Кавказе одного из них привлекли за изнасилование, грозило десять лет. Он додумался избежать наказания покаянным признанием в ограблении банка. Арестовали его брата и постового милиционера, охранявшего банк. Всем вышка. После
