себе-то не могу помочь.
— Итак, — бодро говорю я, — у нас в запасе еще два определителя. Надо ли их считать? — Голос уверенный, наполненный — кто бы мог подумать! — Нет? А почему нет, потому что неохота? — Это я еще и шучу... — Да, правильно: другие определители ничего не добавят. Однако это надо доказать. Сделайте это дома. Очень хотелось бы, чтобы вы представили какие-то свои соображения.
«Ах, ребята, знали бы вы, что муж мой сейчас, мой милый муж, наверное, пошел в гостиницу, к своей бывшей жене. ...А я тут спокойна, и вы думаете, глядя на меня, что, кроме математики, нет на свете ничего, достойного внимания. А жена у него, ребята, красавица...»
Звонок, зашумели коридоры, и мне почему-то захотелось, чтобы кто-нибудь из студентов, проникшись чуткостью, подошел ко мне, как показывают в кино, и задушевно спросил: «Лилия Борисовна, у вас что-то случилось?» Или нет: «Лилия Борисовна, я могу вам чем-нибудь помочь?» А я подняла бы на него благодарные, полные слез глаза — как в кино, через силу улыбнулась бы и сказала: «Нет, спасибо, все в порядке!»
Ха-ха-ха! — подумала я.
Мои молодые математики воспитанно, с достоинством покидали аудиторию.
Мне приходит вдруг в голову: все бросить и бежать в гостиницу. И постучать в номер к ней. И если он еще не пришел, сесть в холле и караулить. А занятия — что ж, у студентов есть неписаный закон: ждать пятнадцать минут и расходиться. На кафедру они не пойдут.
Но нашему милому шефу, завкафедрой, все равно рано или поздно станет известно: Лилия Борисовна пропустила занятия без достаточной причины. И примется вызывать к себе Шуру, Славикова — всех подряд, и огорченно будет предостерегать их на моем примере. Правда, Шура уже однажды обрубила его на этом деликатном методе. «Говорите, пожалуйста, со мной только о моих ошибках!» — сказала она. А Левка так не посмеет, Левка универсально удобный человек.
Я сама, впрочем, тоже... Я только и могу, что, скрепившись, ждать, когда же этот милый человек — шеф — уйдет на пенсию.
Когда я вошла на кафедру, как раз об этом и рассуждали: кого поставят на место шефа — из своих или объявят конкурс на замещение? Славиков в беседе не участвовал, он сидел, углубившись в тетрадь, демонстрировал безразличие, но уши разоблачающе рдели. Хочет Лева заведовать. А как же Заполярье? — вспоминаю я и невольно усмехаюсь. — Как же квартира, которую дает ему Ректор, как же наше с ним счастье?
Шура ходит со списочком и собирает с народа деньги на банкет и на подарок шефу к юбилею.
— Ты чего смеешься? — спросила она.
— Да вспомнила, как один человек хотел на мне жениться, а потом ему предложили хорошее место, и он от меня отрекся.
— Не может быть! — расстроилась Шура.
За что Шуру люблю — так это за серьезность. Особенно когда дело касается спасти кого-нибудь от чего-нибудь — хоть от прошлогодней обиды. Она может успокоиться, только когда убедится, что и волки сыты, и овцы целы. Сыты, — говорю ей, — сыты. И целы, — говорю ей, — целы.
— Ну ладно... Слушай, ведь ты на банкет не пойдешь? (Киваю). Не пойдешь. Значит, деньги брать не буду.
Шура собирает по пятерке с носа. Эти пятерки и десятки так и торчат из ее кулака.
— Ну вот еще! Разумеется, я сдам! — Я лезу в сумочку за кошельком и вспоминаю: — Да, я же тебе весь вечер собиралась сказать: ведь он тебе не нравится, Ректор!
Шура затравленно смотрит, моргает.
Ах ты, черт, вечно я встряну — и не к месту.
Шура вздохнула шепотом:
— Ну, ладно... Все равно... Что ж теперь. — Встряхнулась: — Ну, так давай деньги-то, если дашь! А то смотри — чего сорить, если не пойдешь. А то пойдем, а? Отпросись, может, пустит Миша? Или его с собой пригласи!
Утопичность последнего варианта она и сама понимает, а все же сказала!
— Он не пойдет!
Славиков поднял глаза от своего конспекта (уши схлынули: разговор о вакансии завкафедрой кончился).
— Да, Лилия Борисовна! — вспоминает он. — Я что-то принес показать.
И тащит американский журнал, развернутый на свирепом портрете Высоцкого. При портрете статья.
Уж Славикову-то Высоцкий всегда был «до Феньки», но о покойном заговорили — и Славиков уже тут.
— Голова трещит! — попутно жалуется он.
Вышел из своего кабинета шеф.
Славиков нетерпеливо вытянул журнал из моих рук и понесся показать его шефу.
Мы с Шурой переглянулись и вышли в коридор. Тихо идем и молчим.
И обе все понимаем.
— А шефа, — говорю, — деликатнейшего нашего шефа есть основания подозревать в давних доносах.
— Не может быть! — внушительно продиктовала мне Шура. Ей хотелось уберечься от лишнего огорчения.
— Он проговорился сам. Я как-то ляпнула своим студентам, что, может быть, наиболее думающие из них со временем разочаруются в возможностях науки, как Блез Паскаль. А вездесущему шефу стало известно; он меня вызвал и в назидание и в предостережение рассказал, как у него на кафедре б ы л молодой ассистент, который заявил студентам, что математика — наука чистая, имеющая своей целью одну только истину, чего не скажешь про многие другие науки. Времена тогда, сказал шеф, были совсем не те, что сейчас, но все-таки, мол, Лилия Борисовна, я вас умоляю, контролируйте свои высказывания, ведь вы отвечаете за молодое поколение!
— А почему ты думаешь, что он... на этого ассистента... — с испугом спросила Шура.
— Из тона следовало.
— И ты не спросила?
— Как, впрямую, что ли?
— Ну а как же еще? Ты ведь у нас человек прямой!
— Ну хочешь, — печально сказала я, — специально пойду на банкет, и, когда начнут говорить тосты и восклицать о его заслугах в деле воспитания молодых, я встану и скажу: так, мол, и так: предлагаю выпить за того парня. Ну, на спор, что ли?
— Конечно, ты можешь, я знаю... — в голосе Шуры чуть не слезы обиды. — Но уж лучше давай я отдам тебе назад твою пятерку!
— Ну вот, — бормочу я. — И ты, Брут...
И стоим у окна, расстроенные, молчим, не знаем, как помириться. Рядом остановились две студентки, разложили на подоконнике тетрадь. Одна, листая, говорит другой:
«Нет, ты только посмотри, что выделывает эта функция!» — с каким-то даже восхищением, будто эта функция там кренделя выплясывала.
И обе склонили головы над тетрадкой.
Мы с Шурой переглянулись.
— Вот дуры! — шепнула Шура, преподаватель математики.
— А Мишка-то сегодня, — сказала я, качая головой, — пошел, наверное, в гости к ней...
— Да ну-у! — протянула Шура и испуганно выпучила глаза.
Глава 4
И вот я пришла домой. Пусто в доме. Мишки в это время и не должно быть, но мне чудится особенная
