ТРЕМЕНС: Я понял, Элла… Что же, мне приятно: то кровь моя воскликнула в тебе, — кровь жадная… ЭЛЛА: (готовит лекарство)
Кап… кап… пять, шесть… кап… семь… Довольно? ТРЕМЕНС: Да. Одевайся, поезжай… уж время… Стой, — помешай в камине… ЭЛЛА: Угли, угли, румяные сердечки… Чур — гореть! (Смотрится в зеркало.)
Я хорошо причесана? А платье надену газовое, золотое. Так я пойду… (Пошла, остановилась.)
…Ах, мне Клиян намедни стихи принес; он так смешно поет свои стихи! Чуть раздувая ноздри, прикрыв глаза, — вот так, смотри, ладонью поглаживая воздух, как собачку… (Смеясь, уходит.)
ТРЕМЕНС: Кровь жадная… А мать ее была доверчивая, нежная такая; да, нежная и цепкая, как цветень, летящий по ветру — ко мне на грудь… Прочь, солнечный пушок!.. Спасибо, смерть, что от меня взяла ты эту нежность: свободен я, свободен и безумен… Еще не раз, услужливая смерть, столкуемся… О, я тебя пошлю вон в эту ночь, в те огненные окна над темными сугробами — в дома, где пляшет, вьется жизнь… Но надо ждать… Еще не время… надо ждать. Задремал было. Стук в дверь.
ТРЕМЕНС: (встрепенувшись)
Войдите!.. СЛУГА: Там, сударь, человек какой-то — темный, оборванный — вас хочет видеть… ТРЕМЕНС: Имя? СЛУГА: Не говорит. ТРЕМЕНС:
