я подменил ту карту, что схватил — малиновые ромбы — той, другой, что показал. Раз-два! Восьмерка треф! — пожалуйте! — и выглянула смерть из траурного клевера на Морна! Пока глупцы о розах говорят — мазком ладони, перелетом пальцев так быстрая свершается судьба. Но никогда мой Ганус не узнает, что я схитрил, что выпала ему, счастливцу, смерть… Из спальни возвращается Дандилио.
ДАНДИЛИО: Ушли? А вот проститься со мной забыли… Эта табакерка — старинная… Три века табаку не нюхали: теперь опять он в моде. Желаете? ТРЕМЕНС: Что с Ганусом? Припадок? ДАНДИЛИО: Так, пустяки. Приник к постели, что-то бормочет и выбрасывает руки, как будто ловит за края одежд невидимых прохожих. ТРЕМЕНС: Пусть, — полезно. Научится. ДАНДИЛИО: Да, всякое зерно годится в житницу души, вы правы… ТРЕМЕНС: Я разумел иначе… А, шаги моей влюбленной Эллы! Знаю, знаю, куда она ходила… Входит Элла.
ЭЛЛА: Дандилио! ДАНДИЛИО: Что, милая, что, легкая моя?.. ЭЛЛА: Остались щепки… щепки!.. Он… Клиян… О, Господи… Не трогайте! Оставьте… Я — липкая… Я вся холодной болью пропитана. Ложь! Ложь! Не может быть, чтоб это вот звалось блаженством. Смерть, а не блаженство! Гробовою крышкой задели душу… прищемили… больно… ТРЕМЕНС: То — кровь моя. Пускай она поплачет. ДАНДИЛИО:
