Ainsi parle um amant trompeur Et la coquette ainsi raisonne. La tendre amante s’abandonne A l’objet qui touche son c?ur.[32] Кокетка судит хладнокровно, Татьяна любит не шутя И предается безусловно Любви… Tendre amante, tendre Tatiana, tendre Parny…[33] Сколько малых сих обольстила эта нежная пародия.
22. Стремнины (5, XIII): Переводчица преспокойно пишет “rapids”. Речь, конечно, идет об оврагах, обрывах, precipices. В русской провинции, включая Москву, до сих пор путают этот европеизм со словом “стремнинa”, которое значит “быстрое течение” и не употребительно во множественном числе.
23. Он там хозяин (5, XVII): Хотя в январе 1821 г. Татьяна, не будучи отроковицей 1824 года, еще не читала “Сбогара”, но бред Антонии (рассказанный Жану) подозрительно родственен Татьяниному сну: “Ярко-зеленые медянки, другие гады, гораздо более отвратительные, с человечьими лицами… гиганты… свежеотрубленные головы… и ты — ты тоже стоял среди них, как колдун, руководящий всеми чарами смерти”.
Кстати, о снах: польский литератор Малевский отмечает в своем дневнике (1827 г.), что на вечере у Полевого, где присутствовали Пушкин, Вяземский и Дмитриев, обсуждался “Сон”. В тридцатом примечании к этому дневнику (Лит. Насл., т. 58, 1952 г.) комментатор делает невероятную ошибку, отожествляя этот “Сон” со сном Святослава в “Слове”! Речь тут, конечно, о довольно замечательном стихотворении Шевырева “Сон” (1827 г.).
24. Но та, сестры не замечая (5, XXII): Как прелестно повторяется этот лейтмотив: “Она зари не замечает” (3, XXXIII); “Она его не замечает” (8, XXXI); “Она его не подымает” (8, XLII). В последних двух случаях внутреннему голосу чтеца приходится тормозить на “она” и “его” (чтобы не дать строке съехать под гору на сплошных пиррихиях), чем достигается особенно патетическая протяжность мелодии (она смутно слышится мне и в печальной важности медленного: “И так они старели оба”, 2, XXXVI).
25. Две Петриады да Мармонтеля третий том (5, XXVIII): Связь в мыслях у Пушкина между виршами в честь Петра I и пресными “Nouveaux Contes Moraux”[34] (Мармонтель, т. 3, 1819 г.) подсказана может быть двумя строками из хорошо ему известной сатиры Жильбера “Восемнадцатый Век”, 1775 г., в которой Томa (Thomas), работавший над своей “La Petreide”,[35] упоминается рядом с Мармонтелем.
26. Belle Tatiana: Автор романса “La Belle Dormeuse”,[36] Dufresny, не знавший нот, напел его мелодию композитору Grandval, записавшему ее (около 1710 г.). Среди многочисленных, очень чинных, подражаний этим слегка скабрезным стансам вот то, которое, вероятно, нашел Трике в ветхом “Almanach chantant”:[37]
Cherissez ce que la nature De sa douce main vous donna, Portez sa brillante parure, Toujours, toujours, belle Nina.[38] 27. Замедления, обмороки речи: Одно из непременных дел переводчика — это объяснить иностранному читателю при помощи подробных примечаний инструментовку оригинала, — например, изысканный параллелизм строк:
И утренней зари бледней, И трепетней гонимой лани, где, кроме одинакового полуударения и изумительной аллитерации на “тр”, на “л” и на “н”, есть редчайшее созвучие двух разных грамматических форм, которого эпитетами “morning” и “more tremulous”, конечно, не передашь без надлежащего объяснения.
28. Анакреон живописи: Судьба этого забытого Альбана или Альбани (чья невозможная “Фебова колесница” все еще украшала меблированные комнаты Средней Европы моих двадцатых годов) была бы ни с чем не сравнима, — если бы ее не разделили в соседней области искусства бездарные французы-рифмачи, Вольтер, Жанти Бернар, Лемьер, Делавинь и сотни других упоминавших “l’Albane” с дрожью в зобу наряду с величайшими итальянскими художниками. Оттуда “кисть Альбана” перешла как модная формула в лицейские стихи Пушкина. Наши пушкинисты находят странным ретроспективное замечание: “хотелось в роде мне Альбана бал петербургский описать” (5, XL), но ничего нет странного в том, что пушкинисты, не знающие французской словесности или не учитывающие французской подоплеки русской словесности, многого могут в Пушкине не понять.
Лагарп, в своем “Курсе”, говорит по поводу “Свадьбы Фигаро”: “Этот прелестный паж меж этих прелестных женщин occupees a le deshabiller et a le rhabiller (ср. “одет, раздет и вновь одет”, 1, XXIII) est un tableau d’Albane”,[39] и когда Пушкин, в главе пятой, вспоминает главу первую и уединенный cabinet de toilette (ср. Парни: “voici le cabinet charmant оu les Graces font leur toilette”[40]), откуда Онегин выходит “подобный ветреной Венере”, нетрудно увидеть сквозь это прозрачное воспоминание ту картину Альбана, которая известна в бесчисленных копиях как “Туалет Венеры”. По струе быстрых стихов ветреная реминисценция слилась с петербургским балом и тамошним essaim folatre des desirs.[41]
29. И даже честный человек: Так исправляется наш век: 6, IV. Еще Лернер, в добродушных своих заметках, указал, что первая из этих двух строк представляет собой перевод известной фразы в конце “Кандида”. Но, кажется, никто не отметил, что и последняя строка — из Вольтера, а именно, из примечания, сделанного им в 1768 году к началу четвертой песни “Женевской Гражданской Войны”: “Observez, cher lecteur, combien le siecle se
