изображен мастером.
Маану жег ладан и ароматические травы, которые одурманивали его сознание и тем самым помогали ему общаться с богом — богом луны, могущественным Сином, которому не перестали поклоняться ни он, Маану, ни многие другие остававшиеся верными традициям жители Эдессы, такие, как преданный ему Марвуз, начальник царской стражи. Маану сделает его своим главным советником, когда Абгар умрет.
Син, казалось, услышал воззвания Маану, ибо он вдруг показался в разрывах между клубами дыма от ладана, при этом пламя факелов ярче озарило его святилище.
Султанепт, главный жрец Сина, сказал Маану, что это был знак, данный богом. Син показал им, что он с ними.
Султанепт вместе с еще пятью жрецами жил в Сумуртаре, скрываясь в лабиринте туннелей и подземных комнат. Там они служили богам: богу солнца, богу луны и богам планет — началу и концу всего сущего.
Маану пообещал Султанепту, что возвратит жрецам могущество и богатство, отнятое у них Абгаром, запретившим исповедовать религию предков.
— Мой повелитель, нам нужно идти. Царь может позвать тебя. Уже прошло много времени с тех пор, как мы покинули дворец.
— Он не позовет меня, Марвуз. Он будет думать, что я нахожусь в одной из таверн со своими друзьями или же развратничаю с какой-нибудь танцовщицей. Мой отец и знать меня не желает, так он разочарован во мне из-за того, что я не хочу поклоняться этому Иисусу. А во всем виновата царица. Это она убедила царя отречься от наших богов и сделать Назаретянина своим единственным богом. Но я уверяю тебя, Марвуз, взоры людей будут по-прежнему обращены к Сину. Придет время, и народ разрушит храмы, воздвигнутые в честь Назаретянина по приказу царицы. Как только Абгар уснет вечным сном, мы убьем царицу, а заодно покончим с Хосаром и Фаддеем.
Марвуз молчал. Он не испытывал никакой привязанности к царице, считал ее суровой женщиной, фактически правительницей Эдессы с тех самых пор, как Абгар заболел, заразившись от Ании. Правда, впоследствии он выздоровел благодаря тому куску материи, который привез ему Хосар.
Царица не доверяла ему, Марвузу, начальнику царской стражи. Он чувствовал ее холодный испытывающий взгляд, ведь она знала, что он — друг Маану. Но сможет ли он убить ее? Марвуз ведь был уверен, что Маану непременно попросит его это сделать.
Что касается Хосара и Фаддея, тут у него не было никаких сомнений. Он пронзит и того и другого своим мечом. Марвуз был уже сыт по горло их проповедями, их упреками из-за того, что он развлекался с какой-нибудь доступной женщиной, или же из-за того, что в ночь полной луны напивался в честь Сина до умопомрачения. А все потому, что он, Марвуз, сохранял веру в богов его предков, богов его города, не признавая нового бога-благодетеля, о котором непрестанно разглагольствовали Хосар и Фаддей.
Изаз проворно записывал все, о чем рассказывал Фаддей. Дядя Хосар научил его искусству письма, мечтая о том, что когда-нибудь Изаз тоже станет придворным писцом.
Изаз испытывал чувство гордости, потому что Абгар и царица хвалили его пергаменты, на которых он подробно записывал услышанное от Фаддея об Иисусе.
Фаддей частенько звал его к себе, чтобы диктовать воспоминания о Назаретянине, которые так прочно сохранила его память.
Юноша уже почти наизусть знал все перипетии, через которые прошел Фаддей, находясь рядом с Иисусом.
Фаддей закрывал глаза и словно погружался в сон, рассказывая о том, каким был Иисус, что он говорил и что делал.
Хосар записывал свои воспоминания сам, а Изаз делал лишь копии с его записей, и одна из таких копий уже хранилась в царских архивах. Там также находились и записи того, что рассказывал Фаддей. Все это делалось по распоряжению Абгара, который мечтал о том, что Эдесса оставит своим потомкам правдивое описание истории жизни Иисуса.
Изаз был рад, что Фаддей остался в их городе. Теперь рядом с дядей Хосаром был человек, который, как и дядя, знал Назаретянина. Хосар уважал Фаддея за то, что тот был учеником Иисуса, и советовался с ним по поводу того, что ему говорить жителям Эдессы, приходящим к его дому, чтобы узнать побольше об Иисусе и помолиться.
Фаддей так и не решил, когда он уедет из Эдессы, тем более что царица и Абгар просили, чтобы он остался, чтобы помог им стать хорошими христианами, чтобы посодействовал Хосару в распространении учения Иисуса, в превращении Эдессы в средоточие веры для всех тех, кто уверовал в Назаретянина.
В конце концов Фаддей решил, что останется в Эдессе навсегда.
Каждый день они с Хосаром приходили в первый храм, воздвигнутый в честь Иисуса по распоряжению царицы. Там они разговаривали и молились вместе с женщинами и мужчинами, стремящимися найти утешение от своих невзгод; они надеялись, что их молитвы будут услышаны Иисусом, который спас Абгара от жесточайшего недуга. Фаддей также ходил общаться с верующими, собиравшимися у нового храма, построенного царским архитектором Марцием.
Фаддей с самого начала просил Марция сделать новый храм таким же незатейливым, как и первый, чтобы это был обычный дом с большим залом, в котором можно было бы проповедовать слово Иисусово. Он рассказал Марцию о том, как Назаретянин изгнал из Иерусалимского храма торговцев, а еще о том, что Иисусов дух может быть лишь там, где царят простота и умиротворение.
12
Над Босфором светало, «Морская звезда» рассекала волны уже в непосредственной близости от Стамбула. На палубе суетились матросы, готовя судно к швартовке.
Капитан судна наблюдал за смуглым юношей, молча драившим палубу. В Генуе один из матросов неожиданно заболел и вынужден был остаться на берегу, и тогда старший помощник капитана привел этого вот немого, уверяя, что хотя тот и не может говорить, но тем не менее он хороший матрос. Озабоченный необходимостью отплыть как можно скорее, капитан тогда не заметил, что на руках этого так называемого матроса не было ни единой мозоли, кожа была изнеженной. Это были руки человека, никогда не выполнявшего тяжелую работу. Однако во время рейса немой исправно делал все, что ему приказывал капитан, при этом глаза матроса не выражали никаких эмоций, какую бы работу ему ни поручали. Старпом сказал капитану, что этого человека ему порекомендовал один из завсегдатаев портовой таверны «Зеленый сокол», потому он и привел его на судно. Капитан понимал, что старпом соврал ему, однако не знал, зачем он это сделал.
Чиновник в порту сказал капитану, что немой сойдет в Стамбуле и больше не будет работать на судне. Когда же капитан спросил его, откуда он это знает, тот лишь пожал плечами.
Капитан был генуэзцем и уже сорок лет плавал по морям-океанам. Он побывал, пожалуй, в тысяче портов и столкнулся со всевозможными типами людей. Однако в этом немом было действительно что-то необычное. Во всем его облике чувствовалась апатия и какая-то отрешенность, словно он осознавал, что дошел до финальной точки. Дошел до финальной точки чего? И почему?
Стамбул казался еще красивее, чем обычно. Немой матрос тихонько улыбался, вглядываясь в панораму порта. Он знал, что кто-то должен приехать за ним, возможно, тот самый человек, который приютил его у себя, когда он приехал сюда из Урфы. Ему очень хотелось вернуться в свой город, встретиться с женой, услышать радостный смех дочери.
Он боялся встречи с Аддаем, боялся выражения разочарования на его лице. Но в данный момент это не имело такого уж большого значения, раз он все-таки остался жив и возвращается домой. Ему повезло больше, чем его брату два года назад. Человек из собора рассказал ему, что Мендибж все еще в тюрьме, хотя о нем почти ничего не было известно с того самого злополучного дня, когда Мендибжа схватили, как обычного воришку. В газетах тогда написали, что таинственный вор был приговорен к трем годам тюремного
