Не землю — чистый мускус ты найдешь, Когда в тот сад прекрасный забредешь. Там ветерок с нагорий и полей Колеблет ветви белых тополей. Там, как меняла, со своих купин Монеты сыплет утренний жасмин. Деревья там — густы и высоки — Укрыли звезды, словно шишаки. Чинарами окружены поля, Соперничают с ними тополя. Стан кипариса розы оплели; Там ветви ив склонились до земли. И пуговицы на ветвях у них — Подобье изумрудов дорогих. Там — в хаузах — прозрачна и светла, Вода блистает, словно зеркала. Ручьи, чей плеск от века не смолкал, Мерцают рукоятями зеркал. Живая в тех ручьях течет вода, В ней жажду сердца утолишь всегда. Там самоцветами окружены Цветы неувядающей весны. Те камушки — не кольца на корнях, Хальхали у красавиц на ногах. Цветы теснятся, полны юных чар, И не развязан узел их шальвар. А для кого красуются цветы? Ты — их султан, над ними волен ты. Здесь поутру дыханье ветерка Росинку скатывает с лепестка… Здесь ветви в хаузе отражены, Как локоны красавицы луны. Роса на розах утренних блестит, Как светлый пот на лепестках ланит. И лилии, как змеи, извиты — Здесь перешли предел своей черты. Гремит и щелкает в тени ветвей Отравленный смертельно соловей. То, что мы пуговицами сочли, Колючкой стало вьющейся в пыли. А соловей… неймется соловью, Поет он, презирая боль свою. В тени фазан гуляет и павлин, Как радуга безоблачных долин. Он пьян, павлин; ломает он кусты И попирает нежные цветы. Густые космы ива расплела, Как будто впрямь она с ума сошла. Ей на ногу серебряную цепь Надел ручей, чтоб не сбежала в степь,
