После долгой езды, когда уже не о чем было говорить с Осипом, после остановок — то требовалось попоить лошадей, то дать им овса, после беспокойной ночевки на постоялом дворе показался наконец холм, за которым тонул в яблоневых и черешневых садах родной хутор. Весь склон холма, обращенный к дороге, был усеян золотыми одуванчиками. Лошади убавили шаг, и стало слышно, как довольно гудят над этим цветочным ковром тяжелые от обильного взятка пчелы. А по склону к повозке, раскинув в стороны руки, словно собираясь взлететь, бежала веселая, как этот солнечный день, девушка. Волосы ее, с распущенными темными косами, окружал венок одуванчиков.
Вся она, в белой расшитой узорами кофте, развевавшейся от быстрого бега длинной юбке, с ниткой голубеньких стеклянных бус на груди, готовая вот-вот оторваться от земли и взлететь над дорогой, показалась Якову сказочной хозяйкой медового золотисто-зеленого холма.
— Тату! — крикнула девушка Осипу, подбегая к повозке. — Привезли?!
Увидев затянутого в мундир молодого офицера, она смутилась и закрылась широким белым рукавом.
— Ах, Галка, — чуть придержав бег лошадей, стараясь говорить строго, произнес Осип. — Вот я тебя вожжами!
Бричка прокатила мимо девушки, и Яков услышал позади себя ее звонкий смех. Он не удержался, обернулся и увидел стоящую на обочине дороги Галю, которая, все еще улыбаясь, смотрела вслед убегающей повозке.
— Дочка моя, — с нескрываемой гордостью в голосе объяснил Осип и дернул вожжами.
Лошади резво побежали к уже недалекому хутору, и колокольчик под дугой, под стать этой встрече, этому весеннему дню, зазвенел не свое обычное «тень-брень», а что-то веселое, мелодичное, словно в его меди было серебро, а не простое олово.
Ах, Галка, Галка! Что ж ты наделала, Галка, Галя! Приезд Якова домой словно осветился встречей с ней. Все в родном, крытом очеретом, присевшем от старости доме показалось ему радостным. И холодный квас из глиняной запотевшей крынки, которым его попотчевали с дороги, забытые плетеные стулья, и такое же плетеное кресло отца, и печь, разрисованная синими цветами, — все его радовало, вместе с разговорами матери, говорком закипавшего самовара. Даже мать показалась ему не так уж сильно постаревшей, даже болезнь отца не показалась отставному офицеру такой тяжелой, какой была на самом деле.
А Галя, тут как тут, появилась в доме в том же венке из одуванчиков. Она, не пряча улыбки, носила медовое варенье, всякие соленья из погреба и понимала мать с полуслова. И по тому, как мать ей что- нибудь говорила, Яков видел, что дочь кучера Осипа нравится и матери.
В тот день, уже к вечеру, мать повела Якова осматривать хозяйство: сначала дворовые постройки, амбар, конюшню, потом сад с пасекой и омшаником. И тут им все время попадалась Галя, или же слышался ее голос, который Яков узнавал среди всех других.
На следующий день отец попросил вынести кресло в сад и нетвердым шагом, опираясь на палку, сам добрался до него. И там, в тени под яблоней, он сообщил Якову, что нашел ему невесту — дочь соседнего помещика. «Грамотная, — сказал он, тяжело дыша, — играет на клавесине, и приданое за ней большое».
Тогда Яков отнесся к словам отца с любопытством: интересно, какая она, эта еще не виданная им невеста?.
— Обживешься, я чуток поправлюсь и поедем знакомиться, — добавил отец.
И на это Яков согласился, было даже интересно посмотреть, что за девицу готовят ему в жены.
Подошла и мать. Пряча руки за оборки фартука, послушала и, убедившись, что разговор о самом главном, о чем они немало переговорили с хозяином, и уже была договоренность с соседом помещиком, прошел хорошо, предложила:
— Ты, Яшенька, пока, до обеда прошел бы до мельницы, посмотрел. Мы там новый жернов поставили. А на пруду сейчас диво как хорошо. Помнишь наш пруд-то? Да должен помнить. Ты там мальцом раков ловил…
— Пусть скажет Осипу да проедет на бричке, — распорядился отец.
— А зачем на бричке-то, колесной дорогой по пыли, — возразила мать. — Тут через сад да по тропинке, а там через греблю — рукой подать.
— И то верно, — согласился отец, — прогуляется — дело молодое. А дорогу-то найдешь?
— Найдет, — вместо Якова, присматриваясь к сыну, ответила мать. — Я с ним ужо Галю пошлю, — и закричала — Галя! Зайди-ка, девица, в сад!
Галя появилась сразу же, будто ждала, что ее окликнут.
— Вот проведешь молодого барина на мельницу. Да быстро не беги, он на службе набегался.
Говорила мать строго, но по ее глазам Яков понял, что она, как и он, любуется дочерью Осипа. Румяная смуглянка, с нежным овалом лица, она, наверно, еще не знала, что привлекает и радует взгляды, и держала себя с той естественной непосредственностью, которая так нравится взрослому человеку в ребенке.
— Семнадцать годков Гале-то, — будто ее здесь не было, говорила мать. — Девица уж. Расцвела, как та вишня. Балую я ее, на поле редко посылаю. Жалко красоту-то такую под солнышко выставлять. Ну, идите, идите…
Заросшая подорожником тропинка тянулась через сад, огибая яблони, нырнула в густую духоту млевшей от цвета сирени и вышла к лазу через плетень.
Галя шагала впереди, не оборачиваясь, будто шла одна, только раз она подтянула к себе всю в цвету ветку яблони и, то ли случайно, то ли нарочно, отпустила ее так, что та осыпала белыми лепестками Якова. Вскочив на лаз через плетень, Галя наконец оглянулась и неожиданно спросила:
— Барин, а зачем вы сняли мундир?
— Что? — удивился Яков. — Жарко в нем.
— Больно он вам к лицу, — серьезно сказала девушка.
Яков засмеялся, засмеялась и она.
За плетнем начиналось гречишное поле, заполненное пчелиным гудом и жаркой истомой безоблачного дня. И опять Галя легко шла впереди, словно не обращая внимания на спутника. То она вдруг нагибалась, чтобы провести ладонью по розовым соцветиям гречихи, то что-то без слов напевала.
— Галя! — окликнул ее Яков. — У тебя, наверно, уже жених есть?
Галя прыснула, но, обернувшись, остановилась и сказала уже без улыбки:
— Нету, какие у нас в имении женихи? Это вас, барин, невеста ждет, не дождется.
— А ты видела ее?
— Как же, видела…
— Ну, какова она?
— Богатая, значит, хорошая.
— Красивая хоть? На тебя похожа?
— Для вас, бар, — красивая. А на меня что ей походить, я сама по себе.
— Ух ты, Галя, Галя, Галочка! — сказал Яков, глядя девушке в глаза.
Галя отвела взгляд, потупилась и попросила:
— Вы меня, барин, так не называйте.
— Как?
— Галочкой.
— Отчего же?
— Больно любы вы мне, — сказала она, не поднимая глаз. — И плохо мне стало, когда вы так сказали.
— Ну и ты меня барином не зови, а то зарядила: «барин» да «барин».
Галя подняла на него серьезные глаза:
— А как же мне вас звать, если вы барин?
— Зови Яковом…
Галя заулыбалась и сразу возразила:
— Нельзя так. Что ваша матушка-то скажет? Я лучше буду вас звать Яковом Васильевичем.
