Невельская. За ней станица номер четыре. А вот дальше русских селений пока нет. Придется справляться о дороге у инородцев.
— Тут, Леший, тебе карты в руки. Объясняться по-ихнему ты научился, — заметил капитан. — Что я вам еще подскажу. Чтобы пересечь водораздел, выбирайте правый приток Уссури. Ну, собирайтесь, и в дорогу.
— Когда выходить? — спросил Кузьма.
— Хорошо бы завтра поутру. Успеете собраться?
— Успеем, — заверил Леший.
На следующее утро от Хабаровки в сторону станицы Корсаковой, по чуть намеченной дороге, с ружьями и туго набитыми ранцами за плечами, вышли в дальний неведомый путь Кузьма Сидоров и Михайло Леший.
— Ничего, Михайло, добежим! — вспомнив, как говорил казак Кузьма Пешков, сказал Сидоров. — И ветерок, вишь, в спину, подгонять будет. А я схожу вот в этот поход и все: давайте Кузьме бессрочный отпуск! Я, парень, казачку, Богдашкину мать, из Кумары решил в Хабаровку перевозить. И перевезу…
— А что, — бодро вышагивая впереди, отозвался Михайло. — Неплохой у нас командир, а совсем без начальства и вовсе хорошо. Я потому и пошел. Да и двадцать пять рублей серебром в кармане не лишни! Так ведь, Кузьма?..
Отправив солдат, Яков Васильевич вернулся к себе писать отчет о работе, проделанной батальоном за лето и осень. Об этом запрашивал из Иркутска коллежский секретарь Карпов, побывавший летом с губернатором в Хабаровке. Он намекал в письме, что отчет крайне важен, как для батальона, так и для самого капитана.
Курьер, доставивший пакет для шхуны и письмо Карпова, собирался в обратный путь, и надо было спешить с отчетом.
«13-й линейный Сибирский батальон, — писал Яков Васильевич, — в лето 1858 года сплавил на Амур собственное хозяйство из Шилкинского завода, запас артиллерийских снарядов и пушки для Благовещенска. Участвовал в сплаве переселенцев, содействовал к водворению и домоустройству их. На реке Уссури рота под командою поручика Козловского заложила три новых станицы. Рота поручика Прещепенко устроила почтовые станки ниже Хабаровки до реки Горин и основала город Софийск.
В Хабаровке батальон выстроил для себя казармы, провиантские магазины, цейхгаузы, помещения для офицеров…»
Трудный, наполненный событиями год, дорога по Шилке и Амуру, вся работа здесь в Хабаровке, на реке Уссури и в Софийске — все это уместилось в несколько строк отчета. Капитан подумал и написал о том, как батальон пополняет недостаток продовольствия рыбой, охотой и за счет собственного огорода, а перед его глазами проходили солдаты: надежный, спокойный Ряба-Кобыла, богатырь Михайло Леший, старый солдат Кузьма Сидоров и совсем молодой Игнат Тюменцев. Одни вспомнились лицами, другие — работой, ухватками, словами.
«Несмотря на неимоверные труды, понесенные нижними чинами батальона, они и здоровы, и обеспечены на зиму всем необходимым».
— Володя! — крикнул капитан сыну. — Иди, перебели отчет. Почерк у тебя лучше моего.
— А петли на зайцев пойдем проверять? — забежав в комнату, спросил Володя. — Ты обещал пойти со мной в воскресенье, да не пошел.
— Вчера, сам знаешь, приехал курьер. Не получилось. Сегодня же сходим. Садись-ка вот сюда, пиши на этой бумаге. Она получше…
По торосистому льду присыпанной снегом Уссури мчались две упряжки собак. Верхом на первой нарте, поставив ноги на полозья, сидел вместе с проводником гольдом Михайло Леший. На второй, скорчившись за спиной хозяина упряжки, лежал Кузьма. В дороге они были уже третью неделю. В первый день пути солдаты обедали в станице Корсаковой. Там же нашли оказию. В станице оказался казак из Казакевичевой. На его санях Кузьма и Михайло приехали к ночи в эту станицу.
— Вот как! — радовался Леший. — Так-то мы с тобой, Кузьма, враз до моря докатим!
Из Казакевичевой до Невельской пришлось идти пешком. Отдохнули там солдаты и в конец второго дня дошли до станицы номер четыре.
Это был последний русский населенный пункт на реке Уссури.
— Кто же там дальше живет? — допытывался у хозяина избы, пустившего их на ночлег, Кузьма. — Будет ли у кого хоть про дорогу спросить?
— Гольды оттудова летось приплывали. А далеко ли, близко ли их стойбище, кто знает. Мы туда не наведывались, — объяснил казак.
Он с сомнением относился к походу, в который пошли солдаты, теребил бородку, покашливал:
— А уж где то море, никто не знает. Добежите ли нет, паря, сомнение меня берет.
— Дойдем, — укладываясь спать на ворох соломы, брошенной у печки, говорил Михайло.
На третий день только к ночи добрались они до стойбища недалеко от устья реки Хоро. Мужчин в стойбище не оказалось, все были на охоте. Женщины боязливо прятались до тех пор, пока Леший не заговорил с ними на их же языке. Тогда солдат отвели в жилище, где оказался старик гольд. Здесь же у старика остались ночевать. О дороге к морю он ничего сказать не мог.
А потом пошли-потянулись дни, похожие один на другой. Та же ледяная, пересыпанная снегом дорога под ногами, испещренная следами зверей, те же вроде леса по берегам. Когда попадались редкие стойбища, ночевали на теплых канах, а чаще ждали рассвета у костра, приспосабливаясь по-всякому. Накладывали из валежника за спиной стенку, спали между двумя кострами. А то один спал, а второй сидел, поддерживая огонь.
И не будет, казалось, этим дням, этой долгой дороге конца.
На пятнадцатый день пути, как считал Кузьма, а по расчетам Михайлы выходило, что на шестнадцатый, еще солнце не поднялось на полдень, как небо стало заволакиваться морокой. Ветер, тянувший от моря, стих и показалось даже, что потеплело.
Прошедшую ночь солдаты провели под корнями упавшего сухого тополя. Падая, дерево выворотило большой пласт земли, и образовался навес. Под этот выворотень Сидоров и Леший наложили хворосту. Забрались туда, как в берлогу, у входа разложили костер и прокоротали ночь, в общем-то, неплохо, хотя ночь и выдалась морозной. Утром натаяли снегу в котелке, попили, обжигаясь, кипятку с сухарями и чуть свет пошли.
С половины дня в спины путникам потянул небольшой ветерок, а небо все больше и больше хмурилось. Но пока беды ничто не предвещало, разве что вороны. Большими суматошными стаями они пролетали над рекой с левого берега на правый.
— Да пропадите вы пропадом, — слушая их карканье, выругался Леший. — Ишь разорались. Не к добру это.
За обрывистым берегом в затишке путники перекусили и отправились дальше. Вороньи стаи пролетели, а ветер усилился.
— Не нравится мне погода, — сказал и Кузьма.
— Ничо, — отозвался Михайло. — Ветер-то по пути дует. В самый раз подгоняет. Хошь не хошь, а иди!
А солнце уже скрылось за лохматыми низкими тучами. Начало быстро темнеть, пошел колючий снег. Ветер теперь бросался от берега к берегу: то гнал солдат чуть ли не бегом вперед, то сек снегом прямо им в лицо.
— Худо, Леший, пурга начинается. Надо где-то табором становиться! — кричал в спину Михайле Кузьма.
— Где тут остановишься! — пыхтел впереди Леший. — Пойдем, брат, пока идется. Может, жилье встретим.
— Ну, пойдем пока.
Они шли, перебредая только что нанесенные пургой рыхлые сугробы. Пронзительный ветер проникал в рукава, за борт шинелей, под воротники и угрожающе гудел в вершинах деревьев на гористом крутом берегу.
Скоро метель закуролесила так, что Кузьма видел только спину товарища да отвесный склон
