Больно не хочется сегодня на дворе ночевать. А придется, наверно. Теперь, если по звездам смотреть, как раз полночь. Вон ковшик почти прямо стоит. Не сбились ли мы на какую протоку?
— Ну, ты скажешь, Кузьма! Куда же тут сбиться. Уссури не Амур. Вона, высокий берег потянулся. Скоро и стойбище наших приятелей покажется. Я вот иду и думаю, приезжали к ним после нас те маньчжуры, ай нет?
— Кто их знает. Придем — расскажут. Да хоть бы дойти. Эх, и выспались бы мы с тобой в тепле. Перво-наперво разулись бы. Покурили всласть. Поели…
— Дойдем, Кузьма. Я те говорю: скоро стойбище.
Солдаты замолчали, в тишине только снег поскрипывал под их ногами. Вдруг Леший остановился и прислушался.
— Слышь, Кузьма, собаки лают!
— Лают! — радостно воскликнул Кузьма. — Пошли-ка, парень, быстрей.
— Пошли!
— А что, Михайло, нас с тобой в батальоне, может, уже и не чают живыми увидеть!
Леший отозвался не сразу, он помолчал, покряхтел, и лишь потом сказал:
— Да не. Вот если бы они там знали, чего нам натерпеться пришлось за дорогу, особенно в горах, когда по грудь в снегу брели, может, и не ждали бы.
— И то верно, — согласился Кузьма, вспоминая путь через перевал, снежные завалы, встречу с медведем-шатуном, обледенелые кручи и два последних сухаря, которые тогда оставались у них с Лешим.
Наверно, и Михайло вспоминал дорогу к Восточному океану. Немало лиха хватили они, пока дошли до залива Ольги. Увидели они вмерзшую в лед шхуну тогда, когда хотели уже возвращаться, так и не доставив пакета.
Их, бредущих по торосам к шхуне, заметили матросы и побежали навстречу. Последние шаги Кузьма и Михайло сделали, уже поддерживаемые под руки моряками. А в кают-компании офицеры, взбодрив путников меркой водки, никак не хотели верить, что эти оборванные, обмороженные солдаты пришли откуда-то со Среднего Амура, из какой-то Хабаровки, про которую они еще и не слышали.
Солдат хотели было положить в лазарет, но они попросили дать им день отоспаться и отпустить обратно. На шхуне солдаты прогостевали два дня. А на третий, надев взамен своих истрепавшихся солдатских шинелей матросские, пошли в обратную дорогу, заявив на прощание: «Теперь-то мы плутать не будем. Дорогу узнали, ну ее к ляду!..»
— Ну вот и стойбище, — показал Михайло на темневшие вдоль берега гольдские жилища. — А вот и тропка к нему. Так вот, глядишь, через месяц и до Хабаровки, разлюбезной нашей, добредем.
— Добредем! А взглянуть бы сейчас, как у них там!
— Спят, поди…
Хабаровка в этот полуночный час не спала. И если бы Михайло и Кузьма подходили сейчас к ней, то услышали бы, как раздался в ночной тишине залп ружей, за ним другой, а потом до них донеслось бы разноголосое «Ура!».
Новый русский пост Хабаровка, заложенный всего полгода назад, встречал 1859 год. Встречал мирными залпами. А других и не раздавалось на Амуре за все время возвращения исконно русских земель в пределы своей державы.
ЭПИЛОГ
«Дьяченко… был один из наиболее полезных деятелей по заселению Амура. Спокойный, ровный характер, распорядительность, умение обходиться с солдатами, казаками, с начальствами, с китайцами и своими доставили ему общее уважение амурцев».
М. И. ВЕНЮКОВ
Августовским днем 1863 года по раскинувшейся на склонах трех холмов Хабаровке в походном снаряжении маршировал 3-й Восточносибирский линейный батальон.
Шел батальон мимо своих опустевших казарм, мимо многочисленных лавок, домов и огородов городских обывателей, госпитальных зданий, шел к новой шумной пристани в устье речки Хабаровки. А за пристанью на скате левой горы, на Орловом поле, виднелись между деревьев склады и красные крыши домов Амурской компании.
Разрослась Хабаровка. Пять лет отстраивал ее бывший 13-й, ныне 3-й батальон. Сто шестьдесят семь различных строений открывались теперь взгляду людей, приплывавших сюда по Амуру, а сколько еще строилось новых!
Шел батальон по дороге, прорубленной когда-то в густом лесу, но лес уже заметно поредел, пошел на дома и на дрова. Только вокруг утеса, на высоком берегу, где Амур обрезал среднюю гору, деревья не трогали. Прочистили там дорожки, убрали валежник, и превратилось это место в естественный парк, где можно было набить карманы орехами, набрать кузовок грибов, а главное, полюбоваться на речной простор, на привольные, манящие дали. И если бы кто-то восторженный, как Козловский, вдруг спросил: «А что за тем кривуном?» — ему бы сказали: «Там, по Амурской протоке станица Корсакова, а за левым берегом, во-он там — Новгородская. Ежели же вы изволите поплыть вниз, то скоро увидите крестьянское село Воронежское, за ним Вятское, а там и Сарапульское. Всего же в Амурской и Приморской областях сейчас более ста пятидесяти казачьих и крестьянских поселений и четыре города».
Много народу собралось поглазеть на уходящий из Хабаровки 3-й Восточносибирский батальон. Переводился он на новое место в пост Камень-Рыболов на озере Ханка. Стояли группками у дороги люди. У одних были знакомые среди офицеров и солдат, других просто привело любопытство.
Стоял у калитки своего дома и отставной солдат Кузьма Сидоров. Уже три года, как он уволен в бессрочный отпуск. В первый же год построил себе в Хабаровке домишко и той же осенью отправился в Кумару за вдовой казачкой и ее ребятишками.
Плыл Кузьма пароходом и не узнавал Амура. И большие и маленькие села и станицы стояли на его берегу. Высыпал к пристани народ, когда причаливал пароход к берегу. Лузгали ребятишки семечки, кудахтали куры, паслись за поскотиной коровы. Будто жили тут люди испокон веков. Только китайский берег отражался в воде лесом да тальником — по-прежнему был пустынен и дик.
— Что ж ваши люди не селятся по реке? Вон земли сколько по вашему берегу пропадает. Или народу у вас мало? — спросил Кузьма, разговорившись с китайским купцом в Благовещенске.
Купец тот, приехавший торговать из Айгуня, растолковал все очень просто. Оказывается, была в Китае, за тысячи верст от Амура, Великая стена. А за ту стену запрещал их закон переходить китаянкам.
— Совсем худо без мамок, — пожаловался купец. — Кто без мамки сюда надолго поедет. Никто не поедет…
Перевез Кузьма в ту осень казачку с сыном ее Богдашкой и дочкой в первое свое собственное гнездо, наполнилось оно как щебетанием птенцов ребячьими голосами да хозяюшкиной заботой, вот и живет здесь старый солдат, но батальон не забывает. Да и как забудешь, когда прослужил он в нем два десятка лет, день в день.
Увидел бы сейчас его хозяином тезка — старый казак Кузьма Пешков, сотоварищ по давнему- предавнему походу, порадовался бы. А может, больше обрадовался бы Кузьма тому, как переменился амурский берег. И Албазин вновь стоит там, где у пращуров стоял, и Кумара станица живет-поживает. А сколько других станиц появилось — не пересчитаешь.
Солнечно и жарко сегодня в Хабаровке. Солнышко — это хорошо. Краснеют за спиной у Кузьмы в огороде помидоры, склонили тяжелые шапки полные семечек подсолнухи, топорщат землю клубни
