Трубников входит в дом. Надежда Петровна читает письмо Бориса. Она не слышала, как вошел муж.
Трубников с нежной жалостью смотрит на ее проточенную сединой голову, потом осторожно трогает за плечо. Она испуганно вздрогнула и подняла голову.
— Егор!.. А мне показалось. — Она передернула плечами под шерстяным платком.
— Что пишет Борис?
— В комсомол его приняли.
— Молодцом! И у меня новости!
— О Кочеткове?
Трубников помрачнел.
— Какие могут быть новости о Кочеткове? Ясно одно: раз я на свободе значит, не удалось им его расколоть.
— Как это — расколоть?
— Ну, заставить оговорить меня. Ведь им Кочетков только для того и нужен…
Все тревожнее и тревожнее глядит на Трубникова Надежда Петровна.
— Так какие же у тебя новости, Егор, — тронула она его руку, — хорошие или плохие?
— Разные… С «Героем» вроде задержка…
— А почему?
— Шьют, должно быть, связь с врагами народа… Это с Васей. Зато записку мою Чернов одобрил, как говорится, полностью и безоговорочно! Ну, так вот, Надя, — продолжает он, — Чернов едет в Москву с моей запиской… и посоветовал и мне туда податься. — Трубников помолчал. — Может, я и для Кочеткова защиту найду…
— К кому же ты пойдешь?.. К Сталину?.. Трубников невесело усмехнулся.
— Да кто меня к нему пустит?.. Нет, Надя. Но есть Центральный Комитет, есть старые товарищи… — добавил тихо.
— Ох, не пойму я, Егор, — страдальчески говорит Надежда Петровна, — то ли тебе слава выходит, то ли решетка?
— Вот и разберись тут, — невесело усмехнулся Трубников.
…И вот мы снова как бы возвращаемся к началу нашего повествования.
Ночь. Околица деревни. Где-то тоскливо воет собака. Разбрызгивая сапогами мартовскую грязь, бредет человек с рюкзаком за плечами. Только сейчас он держит путь прочь от деревни и не один — рядом с ним женщина.
Они подходят к перелеску и здесь прощаются. Мужчина идет дальше, женщина остается. Она долго смотрит ему вслед, пока он не исчезает за деревьями. Потом медленно бредет назад…
Утро. Над полем кружит воронье, оглашая мартовский простор резкими криками.
Сильный паровозный гудок сметает с крон деревьев другую огромную стаю. Уже и неба не видно за темными телами.
Маленькая железнодорожная станция.
Пути переходит какой-то человек. Возле платформы, готовый к отправке, стоит поезд дальнего следования. Поезд тронулся, человек вскочил на подножку.
Он проходит в тамбур и глядит на убегающие вспять станционные постройки, плакучие березы, кусты вербы с набухшими почками…
Стучат колеса на рельсовых стыках.
…В почти пустом вагоне дремлет на полке Трубников. Шапка закрывает ему лицо. Ему снятся колокола. Их тревожный набатный звон звучит в его ушах. Колокола звонят, и звонят, и звонят. В их звон вплетается ржавый вороний ор, все нарастающий и нарастающий, и кружат черные стаи, будто справляя зловещий вороний пир…
Но звон колоколов, все нарастающий, заглушает вороний грай, победно рвется в небо… Вольно стелется по чистой весенней земле.
Этот звон переходит в лязг буферов. Поезд, приближаясь к большому железнодорожному узлу, начинает резко тормозить.
От толчка Трубников просыпается, открывает глаза. Он смотрит в окно и видит, что поезд подходит к вокзалу областного центра.
Платформа загружена людьми.
Едва поезд причалил к платформе, как толпа начинает штурмовать вагоны.
Удивление Трубникова все возрастает, он видит множество знакомых лиц: работников обкомов и облисполкома, кое-кого из района.
Первые удачники прорываются в вагон. И вдруг Трубников видит среди ворвавшихся Клягина. Он встает ему навстречу.
— Куда это вы все? — спрашивает он Клягина.
— В Москву, конечно.
— А почему?
— Ты что, с неба свалился? — И напором толпы Клягина уволокло дальше. Сталин умер…
Трубников стоит, будто окаменев, и очень сложная смена чувств отражается на его лице.
Эпилог
…Из-под крыльца дома Надежды Петровны вылезает пес, некогда проводивший Трубникова к этому двору. Он постарел, облез, мутные глаза его почти слепы, и все же он по привычке радостно колотит хвостом по ступенькам крыльца, приветствуя хозяина.
Из дома выходит Трубников, почти седой, морщинистый и непривычно нарядный: на нем черный, хорошо сшитый костюм, белая рубашка, галстук. Посверкивает Золотая Звезда Героя Социалистического Труда Он наклонился и ласково потрепал пса.
— Егор, опять ты очки забыл? — На крыльцо выбежала Надежда Петровна. Истекшие годы вместе с душевным покоем дали ей будто вторую молодость. Она еще хороша, и движения ее легки.
— Тьфу ты, никак не привыкну, — говорит Трубников, беря очки.
Он выходит на улицу и идет к правлению. Навстречу ему попадается чета Валежиных с пяти- шестилетним сынишкой. Они здороваются с Трубниковым.
Трубников входит а правление, открывает дверь, на которой прибита новенькая дощечка; «Секретарь партийной организации колхоза „Труд“».
Стоя на стуле, какой-то человек в военной форме без погон приколачивает к стене лозунг:
«Мы должны заниматься делом, а не резолюциями»
— В самую точку! — говорит Трубников, проходя в кабинет. Человек оборачивается. Это Кочетков. Он мало изменился, если не считать золотых зубов, ярко сверкающих в улыбке. На груди — орденская колодка.
— Ну, Егор, можешь песни играть! — говорит Кочетков. — Звонил Патрушев и сказал «по секрету», что вопрос о новых закупочных ценах практически решен.
— А ты думал, меня зачем в Центральный Комитет вызывали? — хитро прищурился Трубников.
— Чего же ты молчал?
