нахмурился и заметил, что за девчат своей пятёрки Таня отвечает полностью. Алёша пытался было обратить все в шутку, сказав весёлым тоном:
— С кавалером, поди, свидание у Сони на Второй Речке. Знаем мы вас!
Таня только глазами на него повела, не удостоив ответом. Да и сам Алёша знал, что изо всех подруг Тани меньше всего это можно было сказать про Соню, — так серьёзна была Соня, так неприступно строга она была с первореченскими ребятами, из которых многие вздыхали по её тёмным, удивительной красоты глазам, смуглому лицу с чуть заметным пушком над уголками губ, по тонким бровям, что соединились на переносице тёмной линией и характерно изгибались каким-то изломом, точно крылья птицы… Нет, не свидание с кавалером волновало Соню. Если бы пришёлся ей по сердцу какой-нибудь человек, Соня не стала бы таиться и прятать свою любовь. Она сказала бы о ней своим подругам… Да и не полюбила бы она такого, которого нужно было бы прятать от них. Нет, Соня не из тех, кто крадёт любовь.
И все-таки у Сони было свидание.
…Она сошла с поезда на Второй Речке. Через минуту дачный состав исчез за косогором. В чистом небе рассосался бесследно дымный султан, тянувшийся за паровозом, ушёл в помещение дежурный по станции, стало слышно стрекотание телеграфного аппарата из раскрытого окна вокзала, понемногу разошлись пассажиры, высадившиеся из поезда. На перроне было ещё довольно людно: второреченцы ждали поезда в город, который должен был прийти через полчаса. Вдоль путей прогуливались молодые люди с девушками. Молочницы, расставив около себя бидоны с молоком, восседали на них, закрывая их широкими юбками и придерживая руками. Несколько скамеек было занято пассажирами. На небольшом виадуке, который соединял перрон с вокзалом, тоже толпились ожидающие.
Среди гуляющих по платформе было много японских солдат и офицеров. День был воскресный, и солдаты в начищенных ботинках и новых мундирах, топорщившихся под мышками, расхаживали вдоль путей, курили, то и дело обращаясь к проходившим мимо русским женщинам или глазели на залив, волны которого с немолчным шумом накатывали на каменистый берег.
Соня огляделась. На одной из скамеек сидели два японских солдата. Встретив их откровенно восхищённые взгляды, Соня подошла к скамейке. Солдаты тотчас же потеснились, уступая место девушке. Соня села, мимолётным взглядом окинув их. Рядом с ней оказался солдат, как видно, давней службы, уже не молодой, лет тридцати пяти. У него было сухощавое нервное, интеллигентное лицо; плотно сжатые крепкие губы небольшого рта обличали в нем человека молчаливого, а пристальный взгляд карих глаз говорил, что солдат этот был человеком пытливым, вдумчивым и не привык по-пустому тратить слова и время. Заметив, что Соня оглядывает их, этот солдат сказал негромко:
— Садитесь, мы скоро уйдём! — русские слова он произносил медленно, старательно выговаривая их.
Второй солдат, первогодок, быстро заговорил, наклонился, через товарища заглядывая на Соню:
— Пожалуста, мадам, ероси, очень хорошо… Сибирка.
Что это должно было обозначать, Соня не поняла, но очень довольный собой, довольный тем, что он «говорит по-русски», солдат заулыбался и загоготал, не будучи уже в состоянии что-либо выразить словами.
— Да сидите! — отозвалась Соня, в намерения которой вовсе не входило отпугивать японцев от себя. — Места не просидите! — добавила она.
— Спасибо! — сказал старший солдат.
— Не на чем! — опять сказала Соня.
Видя, что русская девушка не отказывается от беседы, старший солдат повернулся к ней.
— Хорошая погода! — сказал он. В такой день хорошо гулять, да?
— Неплохо, — ответила Соня.
— Учите меня росскэ язык! — сказал солдат.
Соня усмехнулась. «Нового-то ничего выдумать не могут!» — презрительно подумала она. С этой фразы все японцы начинали знакомство с русскими. Вслух она сказала:
— А чего вас учить-то, когда вы и так по-русски говорите!
Японец живо сказал, что он знает русский язык недостаточно хорошо, что он любит Россию, её природу, её песни и так далее, что он хочет знать и понимать русский народ. Соня не удержалась и заметила вполголоса:
— А чего вам понимать? Все равно скоро в Японию поедете.
Солдат отвёл глаза от Сони и замолчал. Второй стал торопливо расспрашивать, о чем идёт речь. Первый ответил сухо и коротко, резким тоном, словно что-то приказав. Второй солдат озадаченно посмотрел на своего старшего товарища, поднялся с выражением глуповатого недоумения на толстогубом, розовокрасном лице с раскрытым ртом, с шумом втянул слюни и, козырнув, отошёл к другим солдатам, вдруг утратив интерес к Соне.
— Почему вы его прогнали? — спросила Соня.
— Так просто. Это дурак, который ничего не понимает! — пренебрежительно ответил её собеседник. Отвечая на вопрос Сони, он сказал: — Домой ещё не скоро… Когда домой — неизвестно.
До сих пор он держался молодцевато, но тут в его голосе проскользнула простая человеческая тоска. Угадав это, Соня спросила:
— Соскучились по дому?
Солдат оживился и быстро заговорил. По его словам выходило, что по дому он очень стосковался, находясь в разлуке с семьёй уже три года. Подыскивая слова, он сказал, что хотя в Приморье очень красивая природа, но в Японии куда красивее, особенно когда цветут вишни и яблони. Он сказал, что возле его дома разбит небольшой сад, что он и во сне видит этот сад, весь усыпанный цветами, что люди в России грубы и непонятны, поступки их не вмещаются в сознание японца, что японцу трудно разобраться в том, что происходит в этой стране.
Соня не знала, чем объяснить неожиданную словоохотливость солдата. Девушка насторожилась. «Куда это он гнёт?» — подумала она с тревогой. Однако, видимо, что-то уж накипело в душе солдата, что он задел эту тему. Он и сам через несколько минут спохватился, неожиданно замолк и осторожно огляделся вокруг: не слышит ли кто-нибудь? В этой оглядке было столько искреннего испуга, что у Сони дрогнуло сердце. Она порадовалась своей удаче. Случай свёл её с человеком, в душе которого семена, брошенные ею, могли дать всходы, как зерно на вспаханной почве. Сколько возмущений в войсках интервентов имело почвой тоску по родине!..
— Что же вы домой не уедете? — спросила Соня.
— Я солдат… — с грустью ответил её собеседник.
Они прошлись немного. Соня сказала, что она приехала к подруге, которая обещала её встретить, но что та задержалась и Соне придётся уехать, так как у неё нет больше времени. Японец, выговорившись, принялся её благодарить за беседу, просить о следующей встрече. Все существо Сони было напряжено; эту поездку она считала только разведкой, а теперь её так и подмывало сделать что-то дерзкое.
Послышался ослабленный расстоянием свисток паровоза.
— Мне пора! — заторопилась Соня.
Солдат встрепенулся. Он протянул ей руку, назвал свою фамилию: Коноэ. Чтобы она не смешала его с простыми крестьянами, с мужиками, которые ничего не понимают, как он сказал, он пояснил, что сам он человек с образованием, учитель.
— Соня-сан! Вы мне очень нравились. Хотел бы встретиться с вами ещё! — поспешно выговорил Коноэ. — Я хочу говорить с вами. Вы можете объяснить мне кое-что, что мне хотелось бы знать. Это можно?
— Отчего же нельзя? — ответила Соня.
Коноэ расцвёл. Он вытащил свою записную книжку:
— Пожалуста, писать мне что-то на память!
«Была не была!» — сказала себе Соня, почувствовав вместе с тем, что у неё похолодело под коленками. Быстрым движением вынула она из своей сумочки несколько листков. Поезд, тарахтя, подошёл к перрону, остановился. Дачники хлынули к вагонам. Соня сказала:
— Вот у меня есть русская песня! Могу вам дать на память.
Коноэ согласно закивал головой, улыбаясь.
