Но Майя плыла всё медленнее и медленнее: видно, устала. И я стал приглядывать удобное место.
— Подходяще? — Я показал на камень, возле которого зеленела морская капуста — ламинария.
У этой капусты только один лист. Когда вырастает новый лист, старый отпадает. Но зато единственный лист ламинарии и широк и длинен. Он достигает трёх метров в длину.
Майе понравился камень, но, подплыв ближе, мы обнаружили, что облюбованное нами место уже занято. Здесь завтракал краб.
Что же, переждём, притаившись в засаде. Интересно поближе познакомиться с крабом, известным нам до сих пор только по консервам. Кстати сказать, наши крабьи консервы считаются лучшими в мире.
Итак, краб завтракал. Все необходимые для этого хозяйственные принадлежности у него всегда с собой. Одна клешня — та, которая подлинней, потолще, пошире, — это ступка. Клешнёй-ступкой краб раздавливает ракушки. Другая клешня, поменьше, с острыми зубчиками, — это одновременно и нож и вилка. Ею краб режет свой завтрак и подносит куски ко рту.
Своей клешнёй краб может поднять тяжесть, почти в тридцать раз большую, чем весит он сам, тогда как человек не может удержать в правой руке вес, равный его собственному.
Краб кончил завтрак, но продолжал сидеть на песке.
«Чего он медлит?» — подумал я и тут же догадался: чистится.
У краба, кроме ног видимых, есть ещё пара ног невидимых, скрытых под панцирем. Ими краб словно щётками очищает жабры.
Наш молодой учёный Виктор Баранов наблюдал за крабом, посаженным в бассейн. Баранов прорезал в панцире краба щёлки-окошечки и «застеклил» их целлулоидом. Сквозь эти окошечки было хорошо видно, как под панцирем быстро и ловко движутся крабьи «щётки», очищая жабры.
Наш краб невидимо для нас поработал «щётками» и побрёл дальше. Из любопытства и мы поплыли за ним. Но краб не такой уж плохой ходок. Известно, что целые караваны крабов в весеннюю пору движутся к берегам. Они возвращаются с зимовки, из морских глубин. Иному крабьему каравану приходится пройти около ста восьмидесяти километров — немалый путь. И крабы бодро шагают, проходя два километра за час.
А наш краб, по-моему, шёл ещё быстрее. Заметив погоню, он прибавил ходу и скрылся в камнях. Однако Майя не огорчилась. Она наконец нашла камень, на котором можно было посидеть и отдохнуть. И пригласила меня.
Гребешок-скакунок
Гм!.. Посидеть! Я внимательно осмотрел выбранный Майей камень. Он не вызвал подозрений. Теперь проверим песок вокруг. Концом ружья я принялся копать песок и тут же поддел и выбросил наружу морского ежа.
Не сыщешь на земле ещё такое странное животное! Скелет у него снаружи, мускулы — внутри. Это сплющенный, утыканный иглами шар. Снизу у него пять рядов ножек-присосок. Куда бы ни пополз ёж на своих прозрачных тоненьких ножках, он ползёт вперёд.
Такие, как ёж, иглокожие — очень древние животные. В те времена, когда ничего живого ещё не было на суше, по дну моря, ртом вниз, уже переползали морские ежи.
Я отпихнул своего ежа подальше от камня, на котором уселась Майя. Хотел про себя скомандовать ему вслед: «Налево кругом — удирай!» — но вспомнил, что эта морская диковина не различает, где правая, где левая сторона, и переменил команду: «Катись на все четыре стороны!»
Следовало бы ещё покопаться в песке, но Майя остановила меня. Нетрудно было догадаться, что она хочет сказать: «Хватит! Перестань. Все бродячие дома распугаешь». Бродячими домами мы называли одностворчатые морские ракушки. Моллюск, хозяин такой ракушки, одновременно и домовладелец и домовоз. Куда бы моллюск ни двинулся, хотя бы просто пообедать, он должен тащить на спине свой собственный дом.
Примостившись на камне возле Майи, я наблюдал за переездами таких бродячих домов. Большинство переползало очень медленно, но бродячий дом моллюска морское ушко прямо-таки пронёсся мимо нас. Морское ушко можно считать чемпионом по скорости среди улиток. Метр в секунду — совсем неплохо! Ведь это пробег на брюхе, да ещё с домом на спине!
Не меньше, чем морское ушко, удивил нас и другой моллюск — морской гребешок. У него дом-раковина из двух створок. Двери дома — створки всегда на запоре. И нигде нет щели, в которую мог бы высунуться хозяин, чтобы потащить на себе дом.
Мы с Майей были уверены, что у морских гребешков дома не бродячие, а лежачие и они не трогаются с места всю жизнь.
И вдруг мы услышали резкий выхлоп. Подпрыгнул и далеко отскочил в сторону один гребешок. За ним заскакали другие. Вот так зрелище! Скакал, хлопая дверями-створками, целый квартал подводных домов!
Я не утерпел и погнался за гребешком-скакуном. Секрет его был прост: хлопая створками, он с силой выбрасывал воду и сам отлетал в противоположную сторону. Наконец гребешок утомился, упал на бок и затих.
Наклонившись, я ожидал, может, опять подскочит? Однако вместо хлопанья створок я услышал позади себя плеск. Майя отчаянно била по воде руками и ластами. С испугу она даже крикнула в дыхательную трубку:
— Гусеница… Огромная!
Всем в нашем классе было известно, что Майя не переносит мокриц и гусениц. Злые языки даже говорили, что Майя потому и записалась в морской кружок, что в море не встретишь мокриц и гусениц. Где ж могла померещиться Майе гусеница?
Тут я заметил, что по песку ползёт голотурия, или, как её называют ещё по-другому, трепанг, морской огурец. Так вот кто показался Майе огромной гусеницей: безобидное иглокожее с длинным, как огурец, телом на ножках-присосках! Китаец обрадовался бы такой находке. В Китае трепанг лакомое блюдо.
Я подплыл к Майе и тихонько похлопал её по плечу:
«Поплыли дальше».
Она затрясла головой:
«Хочу домой».
Странный народ девчонки! Никак их не пойму. Осьминога не испугалась, а от «гусеницы» скисла.
Ну что ж, домой так домой.
…На обратном пути я всё же успел настрелять кое-каких рыб. Неудобно было возвращаться с подводной охоты с пустыми руками.
— Ничего… — снисходительно сказал Славка, осмотрев мои охотничьи трофеи. — Но у Кати и Молчуна побольше.
— Очень рад. А знаешь что, капитан? Не так уж глуп твой лоцман. Когда смотришь под водой на «Моревизор», ну до чего ж он похож на рыбу!..
— А иначе подводная лодка не могла бы плыть так быстро, — откликнулась Майя, снимавшая с себя лягушечьи ласты.
Не могла бы плыть быстро, если бы… Почему мне это раньше не приходило в голову? Вот он где, ключ к разгадке одной из загадок Невидимки!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Знак человека
(продолжение дневника)
Невидимка не может ждать долго
Невидимка был терпелив. Он не торопил нас с ответом. Но мы понимали сами: сколько же можно ждать?
Мы уже плыли по Охотскому морю. Ребята окрестили его Лососёвым: в нём самые большие уловы нерки, горбуши, чавычи и кеты — рыб из семейства лососёвых.
«Моревизор» часто всплывал на поверхность. Нам хотелось увидать птичий базар — скалу, на которой бок о бок, по всем уступам, сидят тысячи кайр и каждая высиживает своё единственное яйцо.
Но берег не показывался.
Иной раз даже волн не было видно из-за густого тумана. Недаром мы выбрали дымчатый флаг — это хмурое море и в летнюю пору окутано туманом.
Девочки просили, чтобы я изобразил на флаге лосося и скалу птичьего базара. А капитан хотел, чтобы под скалой был нарисован «котиковый пляж».
Есть в Охотском море безлюдный остров, берег которого прямо-таки чёрен от лежащих на нём котиков. Их здесь больше, чем в солнечный день купальщиков на пляже.
Заказов мне дали много. А вот попробуй их выполнить! И я пыхтел над флагом под визг пилы Молчуна. Что делать? Молчун не любил одиночества, да и пилил он не для себя.
Мне не давали покоя сказанные Майей слова о том, что подводная лодка не могла бы плыть быстро, если бы не была похожа на рыбу. Так это или не так?
Я посвятил в свои планы Молчуна, и с тех пор он неутомимо выпиливал из дерева различные фигурки. Иногда мне даже становилось невтерпёж:
— Брось, Валерка, устал, хватит!
Но Молчун весело улыбался и, не отвечая, продолжал пилить.
Тогда я удирал к девочкам. Их можно было застать или в библиотеке, за книгами, или в лаборатории, где они возились с рыбами, добытыми во время
