– Четверых, и в одиночку?
– Она удивительная женщина. Очень умная.
– Она работала? Я имею в виду вне дома?
– Спрашиваешь. Она вынуждена была это делать. Работала советником в адвокатуре. По специальности она психиатр. Мы обычно говорили, что мама лечит людей, которые перенесли тяжелое эмоциональное расстройство.
Лорен рассмеялась. Рай тоже улыбнулся, довольный, что старая семейная шутка снова имела успех.
– Уверена, вы были очень хорошими детьми.
– Были. И остаемся. Конечно, мы скучали без отца, но мать ходила на все игры в мяч и школьные пьесы. Она не пропускала ничего из того, что для нас было важно.
– Пьесы? – Лорен и сама, учась в колледже, готовила декорации для самодеятельных спектаклей. – Ты играл или что-то делал за сценой?
– Играл.
– И потом все забросил?
– Не совсем. Я работал над передачами как ведущий.
– В телевизионных новостях? Правда?
– Что тебя так удивило?
– Ты кажешься...
– Каким?
– Слишком...
– Слишком?
– Слишком умным. Теперь рассмеялся он.
– Ну, не все же там тупицы. Сначала я работал в Миннеаполисе, затем почти десять лет в Майами.
– А почему ты ушел оттуда?
– Если сказать просто, то мне все это надоело, – Рай выжал лимон на своего морского окуня. – Я просто больше не мог выполнять свою работу. Когда я им об этом сказал, они ответили: «Не беспокойся, мы возьмем тебя обратно, когда бы ты не вернулся. Ты всегда можешь рассчитывать на место телеведущего новостей в шесть и в одиннадцать». Странно. В комнате для новостей все было убого. Все просиживали там часами, а я приходил в пять тридцать, только чтобы успеть наложить грим. Неловко, но я должен был делать это постоянно. Я заработал уйму денег и решил уйти и попробовать себя в чем-нибудь другом.
– Написать книгу о скульптуре? – в вопросе Лорен прозвучал скептицизм.
– У каждого человека есть история. А у некоторых людей просто удивительные истории. Надо просто уметь слушать. А кроме того, у меня в отношении этой книги есть особое чувство.
– Чувство?
Он снова рассмеялся. Ей нравилось, как улыбка превращает его лицо из симпатичного в озорное.
– Так сказала бы и моя мама.
– Твоя мать? – переспросила Лорен.
– Это комплимент. Поверь мне.
Вот и наступил этот момент. Они подошли к двери. Пожелать друг другу спокойной ночи. Неловко, если ты учишься в старших классах. Неловко, когда ты учишься в колледже. И все то же неловкое чувство не покидает тебя и в тридцать девять лет.
Они поднялись на крыльцо, и свет фонаря над дверью вдруг стал казаться слишком ярким. У Лорен в голове опять зазвучала все та же песня, и она задумалась о том, что если пригласит его зайти, то куда же его усадит. Бессмысленно стоять здесь или сидеть на кровати. Тогда она сделала жест в сторону скамейки возле старой церкви, у дальнего конца фасада.
Когда они уселись, Лорен спросила его об интервью со Штасслером. Рай пробудет здесь еще две недели, однако она отложила свою работу в студии в Пасадене. Теперь ей предстоит вернуться туда, и она может не увидеть Рая, когда он вернется из Моаба.
– Как ты считаешь, сколько времени у тебя это займет? – она надеялась услышать, что не больше одной-двух недель.
– Все зависит от того, сколько времени он сможет мне уделить. Я просто пожиратель времени, если ты этого еще не заметила.
– Я не возражаю. Мне это очень приятно.
Рай сел поближе и наклонился к ней. Лорен почувствовала, как участилось биение ее пульса. И... испугалась.
Их колени соприкоснулись. Она не заметила, в какой именно момент это произошло, и могла сказать одно: ей понравилось. Лорен опустила глаза и заметила, что юбка у нее разошлась выше той пуговицы, которую решила оставить застегнутой. Колено и несколько сантиметров бедра соприкоснулись с его ногой. В свете фонаря ее плоть казалась бронзовой. Она воспротивилась своему рефлекторному желанию запахнуть юбку.
Его рука поднялась к ее подбородку, и она позволила ему поднести свои губы к ее. Лорен чувствовала
