По громкой трансляции объявили, что стоянка сокращена до шести часов и в 20-00 теплоход отчаливает. Насколько поняла Татьяна — капитан хотел выдержать расписание — так как той ночью корабль шел каким-то хитрым курсом, чтобы «избежать бортовой качки и обеспечить пассажирам максимальный комфорт». Таня, представив, что с ней стало бы, если не только вверх-вниз, а еще и влево- вправо, непроизвольно схватилась за ближайшие леер — «Оххх…»
Собственно это была последняя остановка, следующая — Ленинград. Часть пассажиров, севших еще в Лондоне, сошли на берег. Кто-то, возможно, просто прогуляться по твердой земле и пройтись по городу. Команда что-то лихорадочно грузила на борт. Татьяна, получившая запрет на выход с корабля, прошла в кают-компанию, где сейчас было пусто, но зато имелось в наличии неплохое пианино. Откинула крышку, и хотя сама играть не умела, но расположение клавишь-нот понимала памятью Жаннет. А Жаннет мама в детстве пыталась учить игре на аккордеоне, впрочем, без успеха: упрямая девчонка после месяца занятий заявила, что не намерена тратить время на тупые гаммы и глупые детские песенки и, устроив скандал, занятия прекратила. Татьяна понажимала в разных местах по клавишам — просто послушать звуки, и наконец, одним пальцем начала выстукивать: «Чижик, пыжик, где ты был…».
У каждого времени свои песни — кто это сказал? — не важно, — очень немногие из них войдут в золотой фонд — Что мы помним из тридцатых годов? Ммм… сходу и не скажешь. Ну, по фильмам: Рио-рита, широка страна моя родная, что-то пела Эдит Пиаф… Какая Эдит Пиаф в 36 году!? Она моложе Жаннет должна быть! И только начинает петь в каких-то мутных забегаловках Парижа. Да и песен-то у нее своих еще нет! Между тем постукивая пальцами по клавишам. Татьяна вдруг уловила что-то знакомое: таа-ти-ти, ти-таа-ти, таа-ти — азбука Морзе, — пришло из подсознания: «доо-ми-ки ре-шаа-ет ноо-мер — ДРН, нет ерунда какая-то, — доо-ми-ки ре-шаа-ет ноо-мер… Аааа!!! Бессаме, беса-аа-ме му-учо! Оооо!» Консуэла Веласкес — хит всех времен и народов, я же фильм про нее видела… Стоп! Она же написала эту песенку перед самой войной или во время? — не помню, но точно не сейчас! И было ей шестнадцать лет. Ограбим девочку? А напишет она эту песенку здесь? Мда… Этическая проблема — не напишет, и все — не будет «хита всех времен и народов», а может она что-то другое напишет? — Еще и получше? Нет, такие шедевры раз в жизни случаются, да и то не у всех… Или не случаются. Ведь не известно еще, чего мы тут наворочаем? Может девочка и не встретит того парня, которому она написала «Целуй меня», а другому такое и не напишет… Ох… Куда меня занесло — подумала Татьяна, как там Скарлетт говорила? — «Я подумаю об этом завтра!». А «Завтра была война», а тут мы войны не допустим. И значит, песен военных лет не будет, а это достояние нарда и культура. Войну мы отменим, а вот культуру отменять не будем — песни нужно вспоминать и записывать и пусть люди слушают».
«Угу, седьмую Шостаковича, тоже запишешь? Если обойдется без блокады — с этой потерей смиримся!»
«Вот наворочала! В общем ясно: Бессаме, бессаме мучо… — пальцы уже подобрали мотив, — а вот слова, слова… Может Олег знает, у него вроде жена испаноязычная…
Олег, жена — тьфу, кончится это когда-нибудь? Кто о чем, а вшивый о бане!
Хи-хи-хи — донеслось из подсознания.
«Дантес лежал среди сугробов, … И улыбалась Натали…»
В финский залив вошли утром. «На траверзе Таллин» — сообщили по громкой трансляции. Еще пара часов хода и в свете поднявшегося, наконец, солнца, заблестели золотом купол Исакия и шпиль Адмиралтейства. Швартовка, спуск трапа, выход на пирс заняли некоторое время. Пограничный контроль, таможенный — на удивление быстро и без вопросов
«Предупредили». — Поняла она, когда увидела «комитет по встрече».
Встречали двое. В штатском. Один повыше, другой… — пошире, Назвали пароль, представились — лейтенант
Когда садились в машину, уже темнело. Васильевский остров, Большой проспект… Мест этих Таня не знала, но догадалась, что едут к мосту. А он оказался совсем темным, и реки невидно — лишь белый лед отсвечивает сквозь мглу, и темная громада Зимнего дворца. А вот Невский проспект узнала. Пошел мелкий снег, заметелило. Заснеженный, темный город. Чужой, незнакомый, производящий тягостное впечатление. Или это настроение у нее такое случилось? Московский вокзал, депутатский зал.
«ВИП — персона», — прокомментировала мысленно Татьяна, но усмешки не вышло.
— Здесь подождем поезда, сообщил лейтенант, что повыше — Татьяна их фамилии пропустила мимо ушей — «Сергеев, Семенов? Семен Сергеев или Сергей Семенов?»
— Хотите есть? — спросил другой, тот, что пошире — «Михаил»
— Нет, на корабле успели пообедать, — ответила Татьяна. «Вовремя «коллега» посоветовал- напомнил: в городе еда другая будет».
Сели в «Красную стрелу».
«Слава богу, хоть купе, пусть и с мужиками». Ну у этих «мужиков» работа такая…
Лейтенанты бдели-бдили по очереди. В Твери, которая Калинин, Татьяна проснулась, — вышла из купе, и сразу подхватился и Миша, — «курить очень хочу»…
Белая ночь в Петербурге? — Черный день в Ленинграде!
Москва встретила ярким солнцем и легким морозцем.
«Семьсот километров, а светает на два часа раньше». — Подумала Татьяна, выходя на перрон Ленинградского вокзала.
Впрочем, никакой самостоятельности. Их встретили у вагона.
— Машина на стоянке, сказал встречавший — молоденький паренек в пальто и ушанке — отобрав у лейтенанта второй — Танин — чемодан.
Мотаясь по Европе, Татьяна не испытывала особенного удивления и «временнОго» шока у нее не было: заграница, там все другое! А тут вдруг накатило. Площадь трех вокзалов не изменилась, во всяком случае, на быстрый взгляд. А вот «трех зубов» — Внешэконом и Альфа банков за Каланчевкой не оказалось, и это было как удар под дых. Не было и сталинской доминанты — гостиницы «Ленинградская». И вообще, как показалось Тане, город стал как-то ниже и больше похож на ее родной приволжский провинциальный городок.
«Извозчики!» — Удивленно порадовалась Татьяна, обратив, наконец, внимание на попутный и встречный «транспорт».
— «От Сокольников, до Парка на метро» — непроизвольно напела вслух.
— Давно в Москве не были? — спросил шофер, почувствовав настроение.
— Кхх…- кхх… — закашлял лейтенант Миша.
— Молчу, молчу — замахал руками, бросив «баранку», водитель.
— Рули! — строго сказал Семенов-Сергеев.
В управлении встретил начальник отдела.
— Свободны, — сказал лейтенантам. — Как добрались? — а это уже Жаннет.
— Спасибо, неплохо, в море, правда, покачало — чуть не умерла. — Улыбнулась Татьяна.
— Ну, для умирающей вы неплохо выглядите! — Сухо заметил Штейнбрюк[132]. — Что ж, добро пожаловать домой!
— Спасибо, — разговор ее не «напрягал», Жаннет была рядом и все, что требовалось, «подсказывала в режиме реального времени.
— Так, — кивнул Штейнбрюк, одетый по какой-то оказии в форму. — Поживете пока в гостинице при управлении. Пишите отчет, подробный. Про Вальтера уже знаем, но хотелось бы знать подробности вашей встречи. Идите, вас проводят. Жду завтра в 20-00.
— Слушаюсь! — Татьяна от такого тона аж вытянулась и готова была «щелкнуть каблуками», но каблучками, что на ней, не щелкнешь, да и не умеет она эдак-то.
Ее проводили — «Отконвоировали?» — в гостиницу. Не гостиница, разумеется, — одно название — скорее общага. Маленькая комнатка с зарешеченным окном, спартанская обстановка. Вешалка-стойка у двери. Две кровати с металлическими набалдашниками в виде шаров, две тумбочки. Квадратный стол у окна, два стула при нем, а на нем пустой граненый графин, стакан, числом один, стопка линованной бумаги,
