дверь. Странно было находиться в доме в это время дня. Яркое солнце бросало солнечные блики на стены, все казалось непривычным и чужим.
«Дом словно стал другим», — подумал он.
Это утвердило его в недавнем чувстве, что он уже не тот, каким был прежде. На ум ему пришел совет бородатого: «Поначалу не торопитесь, но, приняв решение, действуйте быстро и решительно». Это было примерно то же, чему он научился у Ганди, но с годами этот урок забылся. Он вспомнил, как двадцать с лишним лет назад он, будучи волонтером Гражданского неповиновения, бросился к дому главного налогового чиновника и влез на крышу, чтобы сорвать британский флаг и повесить вместо него индийский. Во дворе было полно полицейских в шлемах, но он действовал так стремительно, что они растерялись — и опомнились, только когда он был уже на крыше. Пока они лезли за ним следом, он вцепился, словно крокодил, в британский флаг, сорвал его и обеими руками обнял флагшток в надежде повесить на него индийский флаг. Полицейские избили его, проломили ему голову — и только тогда он выпустил наконец флагшток из рук. Опомнился он спустя пятнадцать дней в больнице, а потом, всеми забытый, долго валялся в тюрьме. «Бывают моменты, когда волонтер должен действовать не раздумывая», — учили его вожди.
Если ты был волонтером Неповиновения хоть раз — на всю жизнь останешься им. Ты можешь не бороться за правду против англичан, но тогда ты будешь бороться за правду еще с кем-нибудь, в делах личных и всяких других. Он ведь это всегда знал, но только почему-то все-таки забыл. Воодушевленный этими размышлениями, Джаган наконец решился постучать в дверь на половину Мали.
Грейс отворила дверь и воскликнула:
— Отец! Вы здесь в такое время! Вот не ожидала!
Джаган приступил прямо к делу.
— Мне нужно с тобой поговорить. Ты выйдешь или мне войти?
— Входите, пожалуйста. Идемте в холл. Там кресла удобные.
Он пошел за нею и опустился на диван. Она уселась в свое кресло, теребя цепочку на шее. На маленьком столике сбоку лежала раскрытая книга. Грейс была одета в желтое кимоно, делавшее ее похожей на японку.
«Что ни день, она разная!» — подумал он, подавив желание спросить: «А ты уверена, что сегодня ты не японка?»
Вслух же он произнес:
— Что ты читаешь?
— Ничего особенного…
И она назвала какое-то имя.
«Не отвлекайся, — приказал он себе. — Ты уже достаточно ходил вокруг да около и потерял всякий контакт с сыном. Смотри не потеряй также и сноху».
Первый вопрос его был такой:
— В последнее время я совсем не вижу тебя в моем доме. Почему?
Она покраснела. Губы ее дернулись, но она ничего не сказала.
Заметив ее смущение, он добавил:
— Можешь не отвечать на мой вопрос.
Он дал ей немножко прийти в себя, а потом спросил:
— Ты хочешь вернуться в свою страну?
И снова губы ее дернулись, она покраснела, опустила свои узкие глаза и промолчала. Закаркала ворона, севшая на плиты, которыми был вымощен открытый дворик. Хриплое ее карканье нарушило мрачную тишину.
— Опять эта ворона! — пробормотала Грейс. — Одну минутку…
Она вскочила, побежала на кухню, вынесла оттуда кусок хлеба и швырнула его на крышу. Ворона подхватила его и улетела. Спустя минуту прилетели еще вороны, уселись на крышу и тоже закаркали.
— Вот что плохо… Все они требуют свое, а у меня на всех не хватает, — сказала она.
Джаган не удержался и произнес:
— То же самое в моей лавке. Весь город требует у меня сластей, но к четырем часам уже ничего не остается.
Она промолчала. Джаган забеспокоился. Вся его решимость исчезла без следа. Он боялся Грейс. Он боялся, что, если он спросит ее о чем-нибудь еще, она расплачется. Он чувствовал, что она чем-то встревожена, и ему захотелось махнуть на все рукой и уйти. Когда часы пробили четыре, он встал и с необычайной четкостью произнес:
— Мне нужно в лавку.
Грейс молча проводила его до дверей. Когда он занес ногу за порог, она сказала:
— Отец, Мо хочет отправить меня домой.
— Почему? — спросил Джаган, остановившись.
Грейс заколебалась. Джаган боялся, что она заплачет, но она очень спокойно сказала:
— Все кончено, вот и все.
— Что кончено?
Она не ответила.
— Это он надумал или ты сама? — спросил Джаган.
— Он хочет отправить меня домой, — повторила она. — Он говорит, что ему больше не по средствам держать меня здесь.
Эти новые сведения о Мали были настолько поразительны, что Джаган не мог произнести ни слова.
Она продолжала:
— Раньше я работала. Когда я приехала сюда, у меня было две тысячи долларов. От них ничего не осталось.
— Почему?
Она только сказала:
— Я ему больше не нужна.
— Нужна или не нужна, но вот моя жена… Ну, понимаешь, я о ней заботился всю жизнь.
Грейс робко сказала:
— Хорошо, что хоть ребенка у нас нет.
Многое в ее словах было ему непонятно, но не мог же он потребовать от нее разъяснений. Он ответил:
— Если ты прочитаешь наши древние книги-пураны[16], ты поймешь, что жена должна оставаться с мужем, что бы там ни случилось.
— Но мы не женаты, — сказала Грейс просто. — Он обещал жениться на мне по индийским обычаям, потому что мне этого хотелось, и привез меня сюда.
— А когда вы приехали, свадьбы не было?
— Разве вы бы о ней не знали, если бы она была? — ответила Грейс.
В голове у Джагана все это так сразу не укладывалось.
— Я ничего не понимаю, — жалобно протянул он.
— Может, вы зайдете на минутку в дом? Сядете, а я вам все объясню, — сказала Грейс. — Мне как-то неудобно стоять здесь.
Он посмотрел на нее. Она казалось такой добродетельной и хорошей, он так полагался на нее, а она, оказывается, жила все это время в грехе и так легко говорит об этом.
«Что они за люди?» — думал он.
Они осквернили его древний дом. Он многое от них вынес, но это было уж слишком.
— Нет, — ответил он холодно. — В дом сейчас я заходить не стану. Я пойду в лавку.
Когда в половине пятого пришел братец, Джаган закричал:
— Идите сюда, я вас жду.
Братец поднял руку, словно говоря: «Подождите, пока я выполню свой сладкий долг». В уме Джаган произнес целую речь, начинающуюся словами: «А вам известно, что?..» Но пыл его несколько поугас, пока
