— Больше прилагательных… Соседний институт… Тысячи научных проблем… Жизнь на широкую ногу… Привык…
Но директор Института автоматики и телемеханики решил не подкладывать свиньи соседям и отказал Грузинову в хорошей характеристике.
— Работайте по снабжению! Научные проблемы обойдутся без вас!
Работать простым агентом Евгению Ивановичу не хотелось, и он решил начать с институтом тяжбу.
— Уволили… Не имеют права!.. Больного…
Из кабинета директора Евгений Иванович побежал прямо в поликлинику.
— Помогите!.. Ценный научный работник… Скорей!.. Сердце!.. Больничный листок… — полушепотом говорил Грузинов.
Но обмануть врачей не удалось. Они внимательно осмотрели Грузинова, накапали ему в рюмку валерьянки и сказали:
— Можете идти. Больничного листка не будет.
Грузинов попробовал скандалить. Он даже угрожал врачам:
— Тысячи научных проблем… Жизнь ученого в опасности!.. Ответите!..
Но врачи не поддались психической атаке, и в больничной карте было записано: агровант, что в переводе с медицинского означало симулянт.
Не сумев получить больничный листок на законном основании, Грузинов решил добыть его по блату. С этой целью мнимоумирающий отправился на другой конец города, в медчасть Калининского района, и здесь приятель Грузинова, врач Жуковский, идя на явный подлог, выдал агрованту задним числом больничный листок. Через три дня другой приятель, врач Тихомиров из здравпункта станции Москва- пассажирская, продолжил этот листок.
И вот под прикрытием фальшивого больничного листка Е. И. Грузинов начал требовать отмены приказа об увольнении. Но ни одна организация, куда обращался агровант, не поддержала его притязаний. Это нисколько не обескураживало его: откажут в одной инстанции, Грузинов отправляется в другую. А там снова начинают проверку, создают комиссии, вызывают для разговоров профессоров, доцентов, научных работников. И вот уже много месяцев, вместо того чтобы заниматься своим прямым делом, доктора и кандидаты технических наук пишут объяснительные записки.
Пятнадцать организаций занимались разбором жалоб Евгения Ивановича. Четырнадцать — а среди них были прокуратура, народный суд, суд городской — сказали прямо и недвусмысленно:
— Грузинов уволен правильно!
И только одна, пятнадцатая, организация — это был Центральный комитет профсоюза работников высшей школы — встала на сторону Грузинова. Инструктор ЦК Силантьев сказал словами самого Грузинова:
— Не имели права… Больной… Отменить!.
— Какой больной? У Грузинова подложный больничный листок!
— За подлог надо наказывать врачей, а Грузинову, хоть и по подложному листку, нужно выдать деньги.
Силантьев руководствовался в своих рассуждениях не существом дела, а какой-то бюрократической логикой.
— Раз больничный листок выдан, — значит, он действительный, а раз действительный, значит, Грузинов уволен неправильно.
- Грузинов — симулянт и лодырь, — говорили ему.
— Неважно. С лодырем тоже можно обойтись по-хорошему.
— Институтов много… Свои люди… — подхватил Грузинов. — Зачем жалеть прилагательные?..
Телемеханики жалеют не прилагательные, они жалеют соседние институты, и, как ни старается все последние месяцы Грузинов, сколько ни помогает ему в этом Силантьев, директор Института автоматики и телемеханики твердо стоит на своем. Он не желает писать лживые характеристики и украшать невежду качествами электротехнического чуда.
СИНЯЯ БОРОДА
Иннокентий Дмитриевич Сахно состоит в родственных отношениях чуть ли не со всем Советским Союзом. В Белгороде живет Александра Алексеевна Сахно, в Макеевке — Галина Павловна Сахно, в Щекине — Капитолина Ефимовна Сахно, в Богодухове — Прасковья Николаевна Сахно-Луценко, в Туле — Зинаида Андреевна Сахно-Акишина, в Москве — Капитолина Ивановна Сахно-Крутова.
— Ну вот, собственно, и все мои жены, — скромно говорит Иннокентий Дмитриевич.
— Как все, а Сахно-Сергеева?
— Помилуйте, — обижается Иннокентий Дмитриевич, — с Сергеевой я не прожил даже полугода, ну какая она мне жена?!
— А Сахно-Иванова?
— Иванова? Что-то запамятовал я про такую. Может, вы напомните мне ее имя, отчество.
У Иннокентия Дмитриевича Сахно плохая память не только на жен. Он не помнит и родных детей. Когда забывчивому отцу пытаются напомнить о родительском долге, этот отец начинает считать по пальцам.
— Правильно! — говорит он. — Сын Эмир у меня от брака с Александрой Алексеевной, дочь Людмила от Прасковьи Николаевны. От брака с Галиной Павловной у меня еще одна дочь по имени… — И, порывшись в записной книжке, Иннокентий Дмитриевич добавляет: — По имени Светлана.
— Разве у вас только трое детей?
— Нет, четверо, — говорит отец и снова начинает листать записную книжку. Но имя четвертого ребенка оказывается незаписанным.
— Вы не беспокойтесь, — говорит Иннокентий Дмитриевич, — сейчас мы все уточним!
Быстро соединившись по телефону с бухгалтерией, он без тени смущения просит кого-то из счетных работников.
— Иван Иванович, голубчик, посмотри в исполнительный лист, как зовут девочку, на которую с меня взыскивает алименты Зинаида Андреевна Акишина? Спасибо! Эмма, — говорит он и, чтобы не забыть, тут же записывает имя дочери на бумажку. — Память что-то начала пошаливать, — виновато говорит Иннокентий Дмитриевич и добавляет: — Стройка. Объем работы большой, разве все упомнишь?
Иннокентий Дмитриевич зря сетовал на стройку. Дело было не в объеме строительных работ, а в образе жизни главного инженера строительного управления. А жил этот инженер наподобие турецкого паши. Помимо официальных жен, у него были полуофициальные и неофициальные. Официальных Иннокентий Дмитриевич хотя бы помнил по имени-отчеству.
— Здесь у меня все в порядке, — говорит он. — Каждой я плачу по суду алименты.
Хуже было с неофициальными. С ними Иннокентий Дмитриевич поступал так: понравится ему какая- нибудь из подчиненных сотрудниц, он ее приблизит, наскучит — без сожаления отправит куда-нибудь в Богодухов.
— А какой же здесь грех? — удивленно вопрошает Иннокентий Дмитриевич. — Ведь я же с ними в загсе не регистрировался!..
Сахно не искал в жене товарища, друга. Он относился к женщинам с гусарской лихостью. Быстро увлекался и быстро расставался.
— Что делать? Не сошлись характерами!
Со своими детьми он поступал так же. Как его ребенок будет расти, воспитываться, Иннокентию Дмитриевичу было наплевать.
— На это есть мать, пусть заботится!
Товарищи много раз пытались образумить Сахно. Его вызывали в партийный комитет,
